– Погоди немного, – говорит Дима, отодвигая от нее чай. Наверное, у него свои дети есть, вот он и боится, что Анька ошпарится.
– Про Марфу – точно не скажу. Она уже себя не помнит. А ребенок об этом знал. – Он говорит о присутствующей здесь Аньке как о чем-то неживом или готовом стать неживым. Как о Марфе перед Казнью. – Но использовать в открытую то ли боялся, то ли не хотел. А вчера она взяла и перекроила судьбу.
– Кому?
– Дуся, – Старый словно не слышит вопроса. – Скажи мне на милость, где вы их вообще держали? Мы у тебя квартиру перетрясли, на обеих территориях все схроны проверили. Вы их куда прятали?
– Да никуда. Я сумку с барахлом у Аньки в лицее забыла. Пришла к учительнице побеседовать, психанула и смоталась оттуда. А потом в собаку перекинулась, а там хвост не отваливался. Ну я задергалась и не вспомнила. Она мне их только вчера отдала.
Савва Севастьянович дергает бровями и думает о чем-то явно непечатном. Потом резюмирует:
– Все-таки непутевая ты. Такую операцию псу под хвост. И-эх!
– Сав-Стьяныч, а что именно Анька загадала?
– Есть такое выражение, «наивный, как младенец». Слышала? Аня из таких. Она вообще не про себя думала. Анна, ты что хотела, скажи еще раз?
Анька отвлекается от игры, объясняет нетерпеливым, слегка раздраженным голосом:
– Чтобы у тети Дины нашлась дочка. Потому что плохо, когда ждешь, а зря.
– Дина? Это кто? Я думала, она про мать. Или про…
– Это мирские такие. Мне про них баба Вера рассказывала, – снисходительно сообщает ребенок, выстраивая на столешнице какой-то мудреный расклад. – У папиной мамы есть соседка, ее зовут Дина. У нее была дочка, уже взрослая. Она однажды ушла из дома и не вернулась. А Дина ее ждет, ей очень плохо. Я захотела, чтобы она нашлась. Дядь Дим, твой ход! Смотри, я монстра отправляю в бой!
На игрушечных картах, среди жутких непонятных рож можно разглядеть слова «сила», «мудрость», «знание» и «мастерство». Слова «любовь» там почему-то нет.
* * *
– И я после этого халявщик? Вы поглядите на этого красавца, люди добрые?! – Ростя тер ему щеки, а еще, кажется, за уши щипал.
Во рту все ссохшееся, а что не ссохлось, то рвется наружу сиплым недоумением, глаза открываются, но поймать хоть одно четкое изображение он не в состоянии. Мечутся вокруг рыжие всполохи – слово уличные фонари столпились рядом и начали хороводы водить. Он в машине Артемоновой, Артемон за рулем, а Ростя рядом – и лицо у него такое, будто его наизнанку вывернули, швами наружу.
– Оприходовал «закладку» в одну харю и лежит довольный, пузыри пускает?
– Едем? Куда? – Голос как чужой. Свой-то куда дел? Сорвал?