«Господа хорошие» от таких заяв выпали в коллективный астрал. А Севастьяныч вдохновенно вещал дальше:
– Я сейчас не лавры имею в виду. Ничего, кроме благодарности в приказе, вам не выгорит. Если кому-то она требуется, сообщите, я рапорт составлю, озвучу эту трогательную историю. Нет желающих? Отлично. Не мне вам объяснять, что такое дело чести. Кое-кто из вас даже стрелялся в свое время по этому поводу. История этих ножниц имеет ко мне самое прямое отношение. Был момент, когда я допустил ситуацию. И ножницами перекроили то, что трогать нельзя было ни в коем случае.
– Чью-то жизнь, да?
– Десятки жизней, Тамарочка. А может, и сотни, если по последствиям судить. Дело достаточно давнее и, увы, непоправимое. Я эту историю никому из вас не озвучивал. Дуся могла по малолетству кое-что слышать, но вот не уверен. Евдокия, ты про свою мать знаешь что-нибудь кроме того, что тебе в справке о реабилитации написали?
– Нет. – Мне сейчас казалось, что в квартире воздух трясется. Вместе со стенами. Будто дрель кто-то врубил, только беззвучную.
– Не сомневался. При случае зайди в гости, просвещу немного по этому вопросу. А пока просто прими к сведению, что, если бы не эта вещица, у тебя в жизни много чего сложилось бы по-другому. В общем, мой косяк. Мне его и исправлять полагалось, а не конторским. По-хорошему, работать надо было в одно, пардон, рыло. А я вас привлек. Кого принудительно, а кого и вполне добровольно.
– Савва Севастьянович, а чего вы только сейчас в этой истории ковыряться-то начали? Раньше руки не доходили, что ли?
– Ситуация складывалась не в мою пользу. У нас за убийство коллеги всегда Казнь через камни полагается. А вот если коллега вне закона объявлена и к смерти приговорена, то совсем иной расклад. Получается не месть личного характера, а восстановление справедливости. Можно двух зайцев дуплетом уложить: и врага поймать, и собственную ошибку исправить. Не по закону, но по справедливости.
Аудитория продолжала сидеть в астрале. Слышно было, как Бейсик урчит.
– Исправили, Савва Севастьянович?
– Еще нет. Кстати, Дима, ты аргумент Евдокии передай, пожалуйста. Пусть ознакомится с принципом работы.
– Спасибо, не надо! Я эту гадость в руки не возьму!
– Заранее не зарекайся. Ребенок твой, если забыла, только что этими ножничками добро сделал, причем не себе, как ее учили, а совершенно левым мирским. Вполне достойное завершение трудовой биографии инструмента.
– А это она кому?
– Ребенку восемь лет, как она вообще умудрилась? Ее что, Ира учила?
– Савва Севастьяныч, я так понимаю, что мы теперь не аргумент искать будем, а Ирку-Бархат? Или все, окончен бал, погасли свечи?