Оказывается, шутить можно и здесь, на границе миров. Ну а что еще нам остается – я внутрь не попаду, по крайней мере в ближайшие лет сто или хотя бы пятьдесят, пока дети не вырастут. А вот он может обратно. Если захочет.
– Так тебе в этом помочь надо, Ева?
– Спасибо. Не совсем. Ты… Тебе же тут заняться особо нечем?
– У нас тут вечность. Занимайся чем хочешь.
– Санаторий, однако. Знаешь, а меня теперь Женя зовут. Евгения. Тоже немножко Ева.
Он улыбается. Не грустно и не радостно. Так умеют те, кто остался лишь на снимках.
– Саня, ты не мог бы стать Хранителем? Пожалуйста. Нам очень надо. Нам… мне…
– Ну плакать-то зачем? У тебя платка с собой нет, а я тебе свой не передам.
У меня есть платок. Даже десять штук – розовые, бумажные, в прозрачной обертке с бабочками и клевером. Анюткины.
– Санька ведьмовской ребенок. Я ведьма, а…
– А твой муж ведьмак? – все так же легко и весело спрашивают у меня.
– Ведун. Это разные понятия. Муж ученик еще, по многим сутям мирской. А по некоторым нет. Поэтому мы не знаем, все ли с Санькой нормально? Ну с Санькой-младшим, если ты старшим будешь…
– Попробую. Поговорю с… – Он замирает, потом произносит неразборчивое, слегка привычное, но все-таки странно звучащее имя. – Если отпустят, то… Он младенец у тебя?
– Побольше. Через месяц два года исполнится. Я в новогоднюю ночь умудрилась, прямо в полночь. Можно было не только дату рождения выбрать, но и год. Представляешь?
– И вы, конечно, первым января записали?
– А как ты догадался? – Оказывается, я давно не держусь за ручку двери. Стою, прислонившись к косяку, даже сигаретную пачку верчу в кармане.
– Ева… Женя… я же тебя знаю. Знал. Ни капли не изменилась.
– Это хорошо или плохо?
Он оборачивается на звонкий грохот. Где-то в глубинах коммунального коридора уронили медный таз для варенья. Причем явно на старый велосипед. Потрясающий звук. Давно такого не слышала.
– Ева, время. Это… ну, тебе сигналят, в общем.
– Так ты согласен в Хранители?
– Попрошу. Если не получится, то просто за вас просить буду. Сильнее обычного.
– Сань, ты тогда попроси, пожалуйста. Он не говорит почти, задержка речевого развития.
– С речевым – это не к нам, а к логопеду. В поликлинику своди, пусть специалист посмотрит, – строго отзывается он. И я разве что не лезу в карман за блокнотом, чтобы записать рекомендацию. Хотя тут все серьезнее, чем на приеме у доктора.
В глубинах коридора дребезжит телефонный аппарат. Так звон будильника в сон вплетается. Если это сигнал для меня, то он второй, а везде полагается еще и третий.
– А ничего, что у меня потом было столько разного? Ты не сердишься?