— Ладно, иди… А я буду сторожить нашу рыбу, чтоб её мальчишки не испортили.
Ему показалось невозможным при ней взять свою спутницу под руку. Они выходили из-под арки, когда он обернулся и успел увидеть, как над скрючившейся перед рыбой девочкой, воровато озираясь, летит первый снег.
Последнее выступление в Харькове
— Громче! — выкрикнул кто-то из темноты переполненного зала. — Не слышно!
Это было второе выступление за вечер: в шесть — в клубе ГПУ и вот теперь в девять — в Харьковском драматическом театре.
— Это меня не слышно?! — он напряг голос и почувствовал острую боль в глубине горла.
Сил на то, чтобы читать объявленную в афише поэму «Хорошо!», не было. Он на ходу сменил программу. Стал знакомить публику с написанными после недавних зарубежных поездок стихами — американскими, французскими, мексиканскими.
В разгар аплодисментов объявил:
— В связи с болезнью, заключительной части — ответов на вопросы не будет!
Стремительно ушёл со сцены за кулисы, сорвал с вешалки полушубок и кепку, на ходу надел их, спускаясь по лестнице к служебному выходу.
Нужно было бы дождаться администратора, с которым они вчера приехали из Москвы, а также оказавшихся здесь молодых одесских писателей — Валю Катаева и Юрия Олешу. Уговорились вместе поужинать в ресторане гостиницы «Червоная». Все они были милые люди.
Не хотелось никого видеть.
Февральский снежок закруживался вокруг уличных фонарей. Тени редких прохожих под ними то увеличивались, то сокращались.
Не хотелось оставаться одному в гостиничном номере. Там на тумбочке возле кровати был телефонный аппарат. А это означало, что он позвонил бы в Москву, Лиле. Терзаемый ревностью, стал бы ждать — подойдёт она в этот поздний час, или Осип скажет, что уехала с какой-нибудь компанией. А то и одна. К очередному своему увлечению вроде того чекиста Агранова, который зачем-то подарил ему револьвер с единственным патроном. Хорошо хоть эта игрушка лежит сейчас дома, запертая в ящике письменного стола.
Недавно прибыл на железнодорожной платформе купленный в Париже серый «рено» — автомобилик, как она говорит. Автомобилик. Шоколада. Володик. Интересно, кто её сейчас возит…
Шагал по Сумской — главной улице Харькова. Давно знакомой, поднадоевшей. Уже в который раз он приезжал сюда выступать. С дореволюционных времён.
Ничего будто не изменилось. Вон все тот же буржуазный дом с огромными ящерицами-саламандрами, дурацкой лепниной по серому фасаду. При чём тут, в центре промышленной Украины, саламандры?
В одиночку и группками вились возле освещённых окон и дверей немногочисленных ресторанов жалкие проститутки, надеющиеся, что их кто-нибудь угостит ужином… Революции шёл двенадцатый год. Ничего не менялось.