Привыкнет ли она когда-нибудь к звуку столь многих женских голосов? После пикника раскалывалась голова, а еще тащиться на собрание в комнату воспитательницы — на обсуждение Синей книги, свода правил и инструкций Пелэма, устава, по которому живет колледж. А завтра вечером еще одно собрание. Что же это за правила такие, если на них требуется целых два собрания? Старшая Сестра уже предупредила ее быть повнимательней, потому что потом им устроят проверку на знание правил по отпуску и прочих.
Что ж, по крайней мере она одна. Не хочется ни с кем разговаривать — просто закрой дверь. Слава Богу. Точнее, Яхве. Знакомая девушка-еврейка, с которой Рэчел Гоулд ходила в школу в Манчестере, рассказывала, что в таких заведениях, как Пелэм, евреек всегда селят в одноместную комнату. В этом общежитии первокурсниц было тридцать четыре, а одноместную комнату дали только ей, так что, похоже, информация соответствует действительности. Значит, где-то поместили троих. В списке пелэмских клубов «Хиллел» не значился, а потому в поиске единоверцев — вернее, единоверок — придется полагаться на случай. И чего они здесь так боятся? Иудейство не заразно, а склонения в свою веру можно скорее ожидать от Свидетелей Иеговы или фундаменталистов. Впрочем, слишком много их не будет, если вообще обнаружатся. Больно уж радикальные. Слишком «не такие, как мы».
Обязательное посещение утренней службы отменили только в прошлом году, а вот два семестра «изучения Библии» так и остались. На пикнике она видела нескольких черных девушек. Они, наверно, тоже разбросаны по одиночкам. Как и азиатки. Как и все, кто «другой». Курс китайской цивилизации проходил под названием «Чинк[10] цив.». Ее Старшая Сестра, посещавшая этот курс, употребляла термин без малейшего стеснения.
Рэчел могла бы поспорить, что большинство этих девиц, радостно уплетавших на пикнике бургеры, откидывавших гордо лоснящиеся волосы и демонстрировавших гладкую, загорелую — но не слишком темную — кожу под «оксфордскими» блузками-безрукавками, твердо верят в то, что Бог принадлежит к епископальной церкви, а евреи, при всем их уме и хитрости, нагрешили на вечные времена, когда убили Христа. Аминь.
Депрессия накрыла ее будто прокисшее посудное полотенце. Она скучала по своей комнате в квартире на Верхнем Уэст-сайде с видом на высотные здания, улицы, крыши и водонапорные башни. По ночам она всегда поднимала жалюзи, выключала свет и смотрела, как зачарованная, на Млечный Путь — картина неизменно пленяла ее воображение. Рэчел так до сих и не поняла, почему родители отказались отпустить ее в Джуллиард или, если уж на то пошло, в любую другую музыкальную школу. Ее преподаватель просила их, даже умоляла, но они упрямо стояли на своем. Мать сама училась в Пелэме, и ее лучшими приятельницами оставались подружки по колледжу. Все они хотели, чтобы Рэчел получила «нормальный опыт студенческой жизни». Времени на музыку будет много и потом, к тому же в Пелэме прекрасное музыкальное отделение, только вот специализироваться в этой области нельзя. «Нормальный опыт!» — кричала им Рэчел. Как может быть нормальным учебное заведение, в котором музыка не может быть профилирующим предметом? Что нормального в колледже, где нет мужчин? И можно ли считать нормальной жизнь в кампусе, который находится чуть ли не посреди пустыни? Да, из городка ходит автобус до Бостона и Кэмбриджа, но он тащится целый час. Автомобиль разрешается иметь только со второго семестра четвертого курса. Последнее, впрочем, ее мало трогало. У Рэчел даже не было водительских прав. Как и у ее брата, Макса. А вот у ребят из пригорода водительские права есть. И не только права, но и машины. Она никогда бы не согласилась жить в пригороде. Снова, горько поправила себя Рэчел, глядя в окно на зеленые стены, окружавшие поросший травой прямоугольник внизу.