Часть ОВ сосредоточивалась в Барановичах, часть в Минске, часть в Вильно.
В гарнизонах крупных городов всем солдатам выдавались противоипритные накидки и пакеты с обеззараживающей жидкостью, проводились учения по отражению химического нападения...
Работы нам прибавлялось с каждым днем.
* * *
— Слушай, Иван Николаевич, выглядишь ты паршиво, — говорил Сеня. — Ты поспокойнее...
— Не в волнении дело, Сеня. Замотался. Все-таки мы из отряда — соединением стали... Знаешь, как Козьма Прутков говорил? Нельзя объять необъятное...
— Брось, — усмехался Сеня. — Козьма в другую эпоху жил... А помощников не жди. Видать, уже не пришлют.
Сеня ошибся. Помощников мне прислали. Вскоре. И сразу двух.
К приезду новых товарищей мы готовились, как к
[188]
празднику. Накануне их прилета милевичские женщины испекли хлеб, с МТФ доставили свежее масло, простился с жизнью один кабанчик.
Для прибывающих вырыли отдельную землянку, обтянули ее парашютным шелком, а мешки-матрасы набили свежим сеном.
Из телеграммы мы знали: прибывают товарищ Гора и товарищ Хаджи, переводчик Горшунов и радистка Малаева.
Догадываясь, что Центр сообщил не подлинные имена, а псевдонимы новых разведчиков, мы гадали, кто же они?
Относительно Хаджи все сходились на том, что он наверняка с Кавказа. А насчет Горы полагали, что это человек незаурядного роста и комплекции...
И вот я стою на нашем милом Булевом болоте, почти в том самом месте, где стоял когда-то, встречая меня, Григорий Матвеевич Линьков, и смотрю, как приближаются, сопровождаемые партизанами, два человека: один рослый и полный, другой сухощавый и маленький.
Подошли. Первым шагнул вперед и доложил маленький:
— Товарищ майор, капитан Гора прибыл для дальнейшего прохождения службы!
Вот тебе и на!
А второй отрапортовал густым и странно знакомым басом:
— Товарищ майор, старший политрук Бритаев прибыл...
Что-то связано было в моей памяти с этим басом и этим кавказским акцентом, но что, что?
Прежде всего вспоминались почему-то пыль, солнце, рокот моторов...
— Хаджи?.. — неуверенно спрашиваю я.
Рослый полный человек быстро шагает ко мне, а я уже кричу:
— Хаджи, черт!
Это и в самом деле Хаджи Бритаев, мой давний боевой друг и товарищ по Брянскому фронту! Человек, которого я в начале сорок второго провожал в тыл врага!
— Ах, черт! — говорит и Хаджи. — Ах, черт!
Мы обнимаемся, потом я жму руку Михаилу Горе, обрушивая свой восторг и на него, считая уже и Гору
[189]
давнишним и дорогим товарищем, и веду гостей на центральную базу.
Хаджи ругается, жалуется, что при прыжке разбил бутылку «Столичной», а Гора идет рядом — маленький, молчаливый и очень серьезный.