— Ну да...
— Вот и выполняйте приказ.
— Значит, надо ее всюду брать с собой?
В голосе Горы звучало неприкрытое отчаяние.
— А как же иначе?
Гора затосковал.
Я сжалился над ним:
— Запросим Центр. Если не будут возражать, оставите радистку у Цыганова. Во-первых — помощь, а во-вторых — облагораживающее влияние. Наши радиобоги порой изъясняются на таком диалекте, что садятся батареи.
Гора расцвел...
За два-три дня мои помощники более или менее вошли в курс дела, познакомились с людьми, находившимися на центральной базе, побывали в деревнях партизанского края, изучили общую обстановку.
Потом Михаил Гора с группой бойцов ушел под Барановичи, а оттуда — к Пинску, чтобы помочь Седельникову
[191]
и Грише Патыку, а Хаджи направился в бригаду Каплуна, под Сарны и Лунинец.
Им предстояло совершенствовать работу разведчиков, расширять нашу сеть, подготовить квартиры в городах для радиофицированных групп.
Я успел убедиться в высоком профессионализме Михаила Горы и в способностях Хаджи Бритаева.
— Ты помолодел, командир! — сверкал белыми зубами Сеня. — Честное слово!
А у меня и верно было весело на душе. Беспокоивший участок работы мы передали Горе, а уж он-то знал свое дело!
Под плеск молодой майской листвы неслышным звериным шагом подкрался к нашим лесам и болотам жаркий июнь.
Затихли птицы. Кое-где на полянах, возле старых трухлявых пней показались белые крапинки первых цветов земляники. Сладко пахло лесной гвоздикой. Стволы сосен на припеке сочились смолой.
Кашевары варили щи из свежей крапивы. Это блюдо, так же как отвар из еловых веток, нравилось не всем, зато десны у людей перестали кровоточить. Походило на то, что с цингой мы справились.
Колхозники из Милевичей и других ближайших деревень давно закончили сев, но мы по-прежнему держали в населенных пунктах заставы: на всякий случай...
После катастрофического поражения под Сталинградом, после панического бегства с Северного Кавказа и ряда неудач на других фронтах фашистская армия навсегда утратила ореол «непобедимости» даже в глазах собственных холуев. Солтысы, полицаи и прочие прихвостни оккупантов почувствовали, что почва под их ногами заколебалась.
Одни из них, не потерявшие остатков совести и не замешанные в кровавых злодеяниях врага, пытались завязать отношения с партизанами, просились в отряды, а другие — те, что накрепко связали свою жалкую жизнь с судьбой «великого рейха», видя, что близок конец, окончательно озверели.
[192]
Расправы с мирным населением, бессмысленные убийства женщин, детей, стариков, массовое уничтожение еврейского населения, грабежи вспыхнули с новой силой.