Закончив это дело, вновь заложили коней...
Теперь предстояло перебраться к деревне Сварынь, за Пинск.
Маршрут нарочно выбрали изломанный и поначалу пошли к Бресту, в края, где воевало партизанское соединение секретаря Брестского обкома партии Сергея Ивановича Сикорского.
[223]
Начинались незнакомые, порою безлесные, малообжитые партизанами места.
Партизанские отряды располагались довольно далеко друг от друга, во всяком случае дальше, чем в районе Булева болота. И контроль над селами был, естественно, слабее.
По округе бродили националистические формирования, в крупных селах сидели фашистские гарнизоны, хватало всякой сволочи и в деревнях...
Маршрут становился все опаснее. Нас могли выследить, могли установить, куда мы направляемся, могли навязать бои. А это никак не входило в расчеты штаба. Поэтому мы часто меняли направление движения, избегая показываться и останавливаться в партизанских районах. Во-первых, там, скорее всего, имелась агентура врага, во-вторых, именно у границы партизанских участков было больше всего шансов напороться на части противника, а в-третьих, нам не хотелось, чтобы слух о движении отряда покатился по краю, опережая нас самих.
Самым крупным населенным пунктом на пути нашего следования под Брест оказалось местечко Мотель.
По слухам, там имелся весьма крупный гарнизон, и мы намеревались обойти Мотель. Но уже на дневке, километров за пятнадцать от городка, узнали: гарнизон, напуганный слухом о приближении трех колонн русских, бежал в Пинск.
Я послал Михаила Гору с группой бойцов проверить подлинность этой вести.
Гора спокойно въехал в местечко. Враг и впрямь бежал. Вот уж поистине у страха глаза велики! Около пятисот человек, имевших на вооружении пулеметы и пушки, в панике бросились искать защиты, испугавшись трехсот партизан (на базе Цыганова наш отряд несколько увеличился).
Приветливо встретил Мотель уставших бойцов. Квартирьерам нигде не отказывали. Не прошло и часу, как все партизаны были размещены.
Штаб расположился в доме местного попа.
— Поп-то все-таки православный, — рассудили квартирьеры. — Выходит, почти свой... А дом у него — дай боже!
Свой или не свой был поп — не скажу. Но держался он уважительно и не брезговал пить партизанский спирт.
[224]
Батюшку главным образом интересовало, веруем ли мы в бога.
Дом у него был вместительный, чистый, с избытком комодов, сундуков, перин, подушек. Дворик оказался тоже подходящий, с сараями и клетями, где непрестанно что-то крякало, хрюкало, блеяло и мычало.
— Вот живет, богов приспешник, — удивлялся Петя Истратов. — Ему, видать, и оккупация нипочем...