Работа же в группе, подобной караваевской, казалась малоэффективной.
Характер разведывательной деятельности, по необходимости скрываемой от посторонних глаз, даже от глаз большей части партизан, как бы предопределял пребывание партизан-разведчиков в тени.
Это тоже смущало товарищей.
Мы сумели по достоинству оценить мудрый совет Патрахальцева и Линькова всячески поощрять разведчиков и убедились, что сам Линьков и Патрахальцев не забывают своих установок: в получаемых нами радиограммах, как правило, содержалась и благодарность разведчикам.
Мы, конечно, не обольщались первыми удачами. Знали — возможности в Барановичах далеко не исчерпаны, намечали целый ряд новых дел.
Несколько удачных нападений на отдельные отряды гитлеровцев, захват документов у убитых солдат и офицеров противника также показывали, что можно действовать гораздо успешнее, чем до сих пор.
* * *
В конце октября Линьков сообщил, что ему разрешен вылет в Москву, и приказал мне вернуться на Булево болото, чтобы договориться о командовании отрядом в его отсутствие, а также о проведении некоторых операций в Микашевичах и Житковичах.
[130]
Я чувствовал, что уходить с озера Выгоновского рано, и послал соответствующие радиограммы и Григорию Матвеевичу, и в Центр.
Линьков вновь потребовал моего возвращения на Червонное озеро, но Центр разрешил задержаться у Бринского, и я провел под Кривошином и Барановичами еще около двадцати дней.
Только в середине ноября, передав руководство барановичской пятеркой Ивану Ивановичу Караваеву, побеседовав в последний раз с людьми, предупредив, чтобы не свертывали работу, но новых людей привлекали только с моего разрешения, я собрался в дорогу.
Попрощался с Бринским, Николаем Велько, с остальными товарищами, потрепал мохнатый загривок Лялюса, надел на плечи вещевой мешок.
Зима медлила в тот год. Болота долго не промерзали, а снег выпадал пушистый, нестойкий.
Путь был тяжелым. Куда тяжелей, чем в сентябре.
В месте со мной из лагеря Бринского в деревню Хорустов, лежавшую километров за тридцать от центральной базы Григория Матвеевича Линькова, пришли двадцать пять человек.
Небольшая деревушка утопала в глубоких, мягких снегах. Мирно вились синие дымы над кирпичными трубами.
Наблюдение и разведка показали, что немцев и полицаев в деревне нет.
Мы вышли на неширокую, накатанную санями улочку.
Поставили на входе и выходе из деревни охрану, облюбовали одну из изб, расположились в ней.
Хозяин, бородатый и неразговорчивый, слушал нас, опустив глаза.
Я попросил накормить бойцов, истопить, если можно, баню.