— Фамилия?
— Да вы что, не знаете?
— Фамилия? — на лице старшего лейтенанта не дрогнул ни один мускул.
— Ну, Коняхин.
— Расскажите о себе все, с самого начала и как можно подробнее.
— Да ведь я уже рассказывал! Вы уже записали.
— Расскажите еще раз, а я опять запишу.
— Да вы что — издеваетесь?
— Послушайте, Коняхин. Я понимаю вашу обиду. Но чувство обиды никогда не было хорошим помощником ни в каких делах. Раз я прошу вас снова рассказать все с самого начала, значит это нужно.
— Ну что же, вам виднее.
И он снова рассказал все, что с ним произошло. Старший лейтенант опять подробно записал и дал Коняхину подписать протокол. Засовывая его в ящик массивного письменного стола, сказал:
— Попробую что-нибудь сделать. Но не обещаю. Все дело в документах. Если бы они были при вас, все оказалось бы гораздо проще. Вы допустили большую ошибку, отдав их Фоме Мироновичу Приходько. Мы запрашивали Пшеничники, там Приходько сейчас нет, и пока неизвестно, жив ли он.
— Я ведь думал, как лучше.
— А вышло, видите, как?
— Что теперь со мной будет?
— Не знаю.
Во время этого, второго допроса Коняхин внимательно наблюдал за старшим лейтенантом. Он только теперь догадался сравнить, как слушал его тот офицер, что допрашивал первый раз, и как слушает этот. Видно было, что старший лейтенант не только сочувствует, но и в самом деле хочет помочь.
И он действительно помог. Через два дня на перекличке, когда очередь дошла до Коняхина, комендант лагеря приказал:
— Выйти из строя.
Потом велели выйти еще одному — военфельдшеру, тоже скитавшемуся по немецким тылам.
Перекличка закончилась, строй увели, а они остались стоять вдвоем с военфельдшером. В стороне стояла группа офицеров во главе с комендантом. Они о чем-то разговаривали. Коняхин подошел, обратился к коменданту:
— Товарищ майор, а нас куда?
— Как «куда»? Пойдете служить в армию. Сейчас вам выдадут документы, а пока подождите. — И опять заговорил с офицерами. Прерывать их было неловко, но Коняхин все же подошел к старшему лейтенанту:
— Большое спасибо.
— Не стоит, — ответил тот. — Я сделал только то, что на моем месте должен был сделать каждый. Рано или поздно вас должны были освободить.
— Лучше все-таки рано, чем поздно.
— Тоже верно, — старший лейтенант рассмеялся раскатисто и заразительно. От его строгости и сухости не осталось и следа, сейчас он был простым и веселым парнем.
— Все-таки я вам очень благодарен. Скажите хотя бы свою фамилию.
— А зачем?
— Может, после войны встретимся.
— Не советую. Даже после войны, — старший лейтенант опять раскатисто засмеялся.