— Смотри!
Она глянула наверх.
И тотчас забыла все: холод воды, в которой стояла выше колен, объятие Савельева, полное отчуждения, неприязни, почти ненависти, но объятие, она чувствовала тепло его тела, он вцепился в ее плечи. Там, наверху, возвышалась клепсидра, цвели лиловые цветы, виднелась башенка с флюгером Виллы Рено, ходили люди в старомодных одеждах, слышались голоса, шла та самая жизнь, о которой тут некогда снимали фильм. Катриона узнала издали Либелюль, чей портрет видела накануне вечером в очередной раз.
Она вскрикнула, шагнула в сторону, отшатнулась, Савельев отпустил ее, вылез из пруда. Она опять глянула вверх. Ничего и никого. Запустение, заросли, засыпанная ветвями, листвой, мусором лестница. Катриона выбралась из воды вслед за Савельевым, тяжело дыша.
— В этом сраном ручье и его прудах, — медленно сказал режиссер, — всегда имеется особая точка, точка Алеф, что ли, из нее видна эта картинка. Сцены, впрочем, меняются, а точка бродит, ее не сразу найдешь. Один раз пять дней искал, потом прострел меня донимал от ледяной-то водички. А повезет — часа за два найдешь. Прошлой осенью они там фейерверк устроили. Я поднялся, поджег флигель. Пьяный был, конечно. Пока спускался, видел пожар. Но когда снова встал… в фокус изображения… они по-прежнему веселились, ничего у них не горело. Соседские мальчишки, кажется, вызвали пожарных, я ушел на нижнее шоссе. Я ненавижу этот ручей. Я ненавижу тут все. Эти поганые места испортили всю мою жизнь.
Катриона с удивлением увидела слезы в глазах Савельева.
— А ваш фильм? Что с ним сталось? Его не выпустили тогда на экран? Но теперь-то вы могли бы…
— Поехали, — сказал Савельев устало, — поехали в Репино, я там пребываю в Доме кинематографистов, покажу я тебе наш фильм.
— Может, лучше днем? На чем же мы поедем?
— Я сегодня утром оттуда съезжаю, путевка кончается. Сейчас или никогда. У меня на шоссе машина стоит. Забирай собак, поехали. И спрячь свой кретинский пистолет. Что ты себе вообразила? Что я тебя пристукну? Что я тебя изнасилую? Не надейся, престарелая нимфетка. У меня толпы холеных куколок из «Плейбоя» в очереди стоят, отбоя нет от желающих. Правда, если тебя отмыть в сауне, приодеть, причесать, свозить на Гебриды, цивилизуешься, будешь вполне ничего; но все равно не в моем вкусе.
Теперь Катриона узнала Савельева окончательно, его московский говорок, развязную повадку любимца публики.
На обочине шоссе стоял обшарпанный, немытый иностранный автомобиль.
Собаки, недовольные тем, что их загнали на заднее сиденье, а также тем, что перед ними маячит затылок Савельева, рычали.