Рубили время от времени и маленькие елочки у калитки, посаженные рядами под ее руководством внуками и детьми, — зачем? Рядом лес, елок полно, руби любую. Одна из загадок нынешнего бытия.
Полная тьма, она пробудилась внезапно, рывком, сердце колотилось, на секунду помедлив, приостановившись, не хватало только умереть от сердечного приступа, все будут обвинять детей, что выжили ее из городской квартиры, надо будет написать письмо, что ли, что по доброй воле тут живу, как в детстве, как на Вилле Рено жили, оставшись на зиму в летней одежде, на дачу приехали, а тут большевики границу и закрыли, ехали на лето, приехали насовсем, ехали в Россию, приехали в Финляндию, сидели в заповеднике с восемнадцатого года по тридцать девятый. Собака лаяла, кот зевал, в окно стучали. А ведь убьют, ужас сковал ее, придут сильные, молодые, убьют просто так. Но тут она сообразила: зачем же им стучать? Взломали бы дверь; или они хотят, чтобы она сама им открыла?
Накинув старое зимнее пальто, влезши в валенки, платок на голову, раздетой не застанете, она пошла к двери.
— Кто там?
Девичий голосок в ответ:
— У вас все нормально?
— Да, — недоуменно отвечала она. — А вы кто?
— Я совершаю утренний обход, — сказала девушка за дверью. — Вы кричали, я шла мимо и слышала. Должно быть, во сне.
Задвижка, цепочка, дверь открылась.
— Не бойтесь, я собак к сосне привязала, они не войдут. Только свою не выпускайте, мои злющие.
Привязанные к сосне за сугробом, молча метались две немецкие овчарки, вид их не предвещал ничего хорошего.
— И вы ночью ходите одна?!
— Уже утро, собаки мои — зверюги суровые, а в сумке у меня, — на плече ее болтался холщовый мешок, — две ракетницы и газовый пистолет.
— Заходите, я вас чаем с шарлоткой угощу.
Девушка вошла, сбросила башлык, старая женщина чуть не уронила чайник: перед ней стояла вечно юная Либелюль, даже еще помолодевшая по сравнению с репинским портретом, висевшим на втором этаже в маленькой гостиной, Любовь Юльевна Вебер, одна из красавиц пансионата Виллы Рено.
— Какими судьбами, Любовь Юльевна? Неужто вы еще живы и по-прежнему молоды? Или это я умерла во сне и вижу смертный сон? И он похож на прижизненные грезы?
— Я не Любовь Юльевна, а Екатерина Витальевна, у вас смещение времен, у моей бабушки бывает, особенно спросонок. Я Катя по прозвищу Катриона, вы моего отца знаете, он одно время в магазине на Второй Дачной работал, Виталик, помните? Я живу на той стороне. Кто такая Любовь Юльевна?
— Либелюль.
— Либелюль — по-французски «стрекоза».
— Идемте наверх, я вам ее портрет кисти Репина покажу.