– Какого метро? А, так это не миф! И у нас в городе где-то под землей есть такие тоннели? А как же в них попадают поезда? Кто их туда запихивает? Они же толстые! – откровенно глумился Лемешев.
– Ты омерзителен, – передернуло Нику.
– Да уж, – убрал улыбочку он с лица. – Только я ведь помню еще те времена, когда ты, дорогая Ника, людей без «Ролекса» на руке и за людей-то не считала. Ладно – это дело твое, с кем спать. Только все требует разумных приличий. Хочешь с кем-то жить – по одежке протягивай ножки. Раз уж у тебя появился мужчина, пусть он тебя и содержит. Понимаешь, о чем я? Я достаточно ясно излагаю?
– Достаточно, – процедила Ника. – Только не думай, что я этого боюсь. Я, может быть, буду только рада от вас избавиться. И от этого дома. И от всего. А что, Лидка вот все продала – и теперь наслаждается.
– Лидка, между прочим, все, что продала, практически целиком на лечение мужа пустила, хотя и бессмысленно, зато похвально. А ты хочешь все спустить на чей-то член, – фыркнул Лемешев, насмешливо глядя на раскрасневшуюся от возмущения Нику. – Кстати, где же он? Я же велел, чтобы он был.
– Не можешь ты мне ничего велеть, – возразила Ника.
– Могу. Впрочем, дело твое. Значит, любовь, говоришь. Ладно, тогда мне остается только пожелать тебе счастья.
– Спасибо, – кисло кивнула она и отвернулась. Только бы он ушел, черт с ними, с деньгами. Неужели им не хватит на жизнь? Уедут из Москвы, осядут где-нибудь. Будут детей растить.
– Ну, бывай, – кивнул Лемешев и вышел. Ника постояла молча в коридоре, усмиряя дыхание, потом пошла обратно в кухню, налила себе половинку бокала коньяку («Курвуазье», десятилетний), опрокинула его, зажмурилась, закусывать не стала. Села на диван, уронила лицо в ладони и замерла. Значит, денег больше не будет. На сколько времени действительно хватит средств, если продать дом? И где жить? Ника подумала, что она ведь совершенно не представляет, каково это – жить там, во внешнем мире, за бетонным забором. А о том, чтобы оставить себе этот дом, и речи быть не может. Слишком дорого. Митькиной зарплаты едва хватит, чтобы оплатить ежемесячные коммунальные платежи. Это ж элитный поселок. Элитные и поборы.
– Никуля, ты здесь? – раздался голос, но Ника даже не среагировала. Так и сидела, уткнувшись в ладошки, пока Митька не подошел к ней и не сел рядом. – Никуль, что с тобой?
– Ничего, Мить. Ничего.
– Нет, я же вижу, что-то случилось. Э, мать, ты что – пила? Без меня? Так, ну-ка, Гюльчатай, открой личико. – Митя палец за пальцем отвел руки от Никиного лица, улыбнулся, глядя на ее мокрое, соленое лицо. Поцеловал ее в нос и улыбнулся. – Ну, что нос повесила? Рассказывай. Ноготь сломала?