– Примите наши искренние соболезнования, – говорили вокруг и заглядывали ей в глаза сквозь сетку вуали.
– Большое спасибо, это такой удар для меня! – отвечала она, совершенно искренне прикрывая глаза ладонью. Голова болела нещадно, но ее муки смотрелись сейчас как нельзя более кстати.
– Вы держитесь с невероятным мужеством. Я бы, наверное, от такого сошла с ума, – сочувственно поделилась с Никой Тамара, главный бухгалтер в белой корпорации Свитского, приземленная, кощеистая женщина с неприлично дорогими кольцами на морщинистых пальцах. Ника никогда ее не любила и старалась вообще не общаться, но сейчас, на похоронах, она только вежливо кивнула и отошла к Лиде. Та наклонилась и тихо спросила:
– Соболезнует?
– Ага, прямо сама доброта, – хмыкнула Ника. Обе они, и Ника, и Лида знали, что в свое время муж Тамары погиб при самых странных обстоятельствах. Поговаривали, что не без помощи своей приземистой супруги.
– С ней надо быть поосторожнее, – сказала Лида, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу. Она, признаться, устала уже стоять среди этой странной, нашпигованной богатыми и опасными мужчинами церкви и ждать, пока закончится весь этот цирк. Маркарян, который в свое время, говорят, поднялся на расселении алкашей, стоял со свечой в руках и с серьезным видом крестился. Расселял он алкашей очень просто – напаивал, заставлял подписывать документы, рассказывая сказки о золотом Эльдорадо в Тамбовской, к примеру, или Воронежской области. А дальше… как получалось. Маркарян был серьезным бизнесменом, так что никто из расселенных никогда не возвращался, чтобы претендовать на отобранные квартиры. Впрочем, это все было давным-давно, в незапамятные времена. А кто старое помянет, тому глаз вон.
– Ты сама-то как? Как Паша? – спросила Ника, просто чтобы поддержать разговор. Вообще Ника была девушкой скорее доброй, не злой. Но на настоящее, не пустое сочувствие она способна не была. Не чувствовала она чужой боли, зато хорошо чувствовала свою. И ей, кстати, было обидно, что у Лидки Светловой муж выжил, хоть и был далеко не так крут, как Степанов. И теперь у Лидки муж есть, а у Ники нет.
– Лежит, загорает, – пожала плечами Лида. – Под наркозом.
– Что врачи говорят?
– Состояние стабильно тяжелое. Прямо как вся наша семейная жизнь, – заметила она.
– Но он поправится? – взволнованно (но, чуть-чуть) спросила Ника.
– Кто знает? Врачи говорят, чтобы мы не теряли надежду, но сами, как говорится, прикидывают, как из палаты гроб выносить.
– Какой кошмар, – Ника закрыла рот рукой.
Да, неизвестно, что еще лучше – потерять мужа или получить прикованный к больничной койке овощ. «Первое, пожалуй, все-таки лучше», – мелькнуло у Ники в головке. Эта мысль смутила ее, заставила покраснеть и отойти от Лиды под предлогом того, что ей надо присесть. Забавно, но мертвый Степанов был для Ники гораздо лучшим мужем, чем живой. Вдруг в одночасье из запертой в четырех стенах давно надоевшей жены, от которой отмахиваются кулаками или кредиткой (как пойдет, раз на раз не приходится), она превратилась во вдову известного бизнесмена, Веронику Степанову, молодую, богатую и успешную. Единственным минусом ее сегодняшнего положения была непривычная тишина, поселившаяся теперь в ее особняке во «Французских озерах». Она никогда не жила одна, попав в степановские грубые и властные руки еще в весьма юном возрасте. Ника привыкла, что ею всегда кто-то управляет, кто-то решает за нее, что ей делать, сколько денег тратить, куда ездить в отпуск и в какой цвет красить волосы. Да-да, Степанов любил порядок во всем. Он подписывался на жену-блондинку, так уж принято. А значит, если бы Нике вздумалось перекраситься в рыжий или, скажем, в черный цвет, ей бы пришлось предварительно согласовать это с супругом, получить категорический отказ и отправляться за гидроперитом. Или из чего там сейчас делают эти краски с мягкостью шелка. От них волосы все равно портятся, а Ника уже успела забыть, каким был ее природный цвет.