– У вас нет признаков аллергии, это остаточный эффект. Я вам рассказывала, что иногда из-за действия наркоза происходит мышечный спазм – и это абсолютно нормально, – он и вызывает болевые ощущения. Обычно они в течение трех-четырех дней проходят полностью.
– Но у меня все болит! – возмутился он. – И ничего не проходит.
– Покажите, где болит, – вздохнула Жанна обреченно.
Рабочий день пошел своим чередом, закрутив спираль времени так, что снова в ординаторской Жанна оказалась только к пяти вечера, выжатая как лимон. Когда-то бессонные ночи, наполненные любовью, давались ей так легко. А после них можно было успеть еще и на коллоквиум, и к экзамену, если нужно, подготовиться. Любовь окрыляла, давала силы, питала – тогда. А сейчас Жанна вдруг почувствовала невыносимую усталость, именно физическую, не моральную или какую там еще. Нет, именно на уровне физики – глаза слипались, голова была тяжелой, мыслила плохо, решения принимать была и вовсе неспособной.
Поэтому, когда Александр Евгеньевич, то есть теперь уже, конечно, просто Саша, позвонил и сказал, что ему надо серьезно поговорить с Жанной, она закатила глаза в ужасе: какие могут быть серьезные разговоры в таком состоянии?
– Слушай, может, лучше завтра встретимся? А то я что-то совсем разбита – не то что говорить, даже слушать не в состоянии.
– Да? – переспросил он, и тон у него при этом был довольный. Еще бы, ведь именно в связи с его неистовостью она была столь разбита. Разбита его полками, которые ходили в наступление всю ночь.
– Не загордись только, – усмехнулась она, но сама как-то вдруг приободрилась, вспомнив его лицо. Такое серьезное, такое интеллигентное всегда и везде. Но стоит им остаться вдвоем в его тихой маленькой квартирке недалеко от метро «Улица 1905 года», в невысоком доме из желтого кирпича, стоящем около маленького сквера, как Саша становится похож на большого, немного седовласого мальчишку, способного с восторгом и обожанием смотреть на женское тело – на ее тело.
– Имею право, – тихо усмехнулся в телефоне он. – Но сегодня мне правда надо с тобой поговорить. И Лида тоже.
– Что – Лида тоже? – похолодела Жанна. Значит, дело не в них, не в ней и Саше, а в его брате Павле, состояние которого было столь тяжело, что ни о чем хорошем с его женой говорить не приходилось.
– Нам всем надо кое о чем поговорить, – более строго повторил он.
– Не понимаю. Ты же знаешь, что я делаю все, что могу, для твоего брата. Мы не так много можем в обычной городской больнице. Ему надо будет организовывать очень серьезную реабилитацию, но тут я этого ничего не могу сделать, – принялась рефлекторно оправдываться Жанна. Потому что если с Сашей ей было так хорошо, как давно не было ни с кем из ее Ёжиков, то Лиду она панически боялась. Хотя с виду Лида была худой, теперь уже не совсем блондинистой и вовсе без неуместного для зимнего времени загара – почти похожая на обычного человека, Жанна чувствовала себя в ее присутствии кроликом перед удавом Каа. Светлова была немногословна, всегда немного язвительна. Особенно после того, как стало ясно, что за деловые отношения связывают лечащего врача Павла Светлова с родным братом пациента.