— Что ты слышала о Черном Янгаре? — спросил отец, прикусывая чубук.
И сердце остановилось.
— Выскочка… подлец, каких свет не видывал. Наглый песий сын… — Ерхо Ину произносил каждое слово медленно, словно смакуя. И я не смела перебить его вопросом.
Янгар Черный?
Кто ж не слышал о Янгхааре Каапо?
И неужели именно он…
— Подай, — Тридуб указал на кубок, забытый мною на столе.
Он заговорил, когда я вернулась на прежнее место.
Этот год для семьи Ину выдался тяжелым.
Нет, не оскудели земли могучего рода, не отвернулась удача от моих братьев. По-прежнему выходили в море драконоголовые боевые корабли и возвращались с добычей, по-прежнему родила золотую пшеницу земля, а леса дарили меха драгоценные. И груженые доверху, выползали ладьи уже не на войну — на торг, чтобы вернуться с тканями, кожами, стеклом и фарфором. Вина везли и золото…
Пожалуй, в том и беда, что богат был род Ину.
Могуч.
И корни его уходили в прошлое, переплетаясь с корнями иных родов.
Двенадцать их было, проросших из пшеничного семени, что обронила мать всего сущего, когда делила меж людьми золотую удачу. А о тринадцатом вспоминать не принято.
Опасно даже.
Древняя кровь, сродняясь с кровью, объединяла. И оглянувшись однажды, понял вдруг кёниг Вилхо, что древо рода его — лишь одно из многих. Не самое высокое оно. Не самое раскидистое. И не самое крепкое.
Кто и когда заронил кёнигу мысль об измене?
Не о той, близкой, почти совершенной, что ткут безлунными ночами, связывая слово со сталью, ненавистью полотно расшивая, но еще о нерожденной, живущей сугубо в мыслях, за которые, как говорят, не судят.
Да и не посмел бы учинить суд Вилхо.
Тронь одного, и многие восстанут. А против всех не удержаться даже Янгхаару.
И тогда иной путь избрал Вилхо.
Позвал он в Олений город старейшин от хитрых каамов, вайенов, туиров и всех, кого еще недавно числил врагами. Встретил их ласково, поднес каждому чашу золотую.
Назвал другом.
Да набросил на плечи плащ белый, который только советники носить могут.
Вот и вышло, что Советников стало втрое больше. И что двое из троих глядят в рот Вилхо, ловят каждое слово, желая одного — не утратить тех крох власти, которые им кинули.
Нет больше Совета.
Есть сборище стариков, готовых ноги кёнигу лизать.
Так сказал мой отец, и сплюнул на пол да плевок растер.
— Мало ему, — Ерхо Ину качал трубку в ладони, словно в колыбели, изредка прикасаясь губами к чубуку. Дым поднимался над его головой, и отец виделся мне грозным, словно сам Пехто.
Тот тоже, говорят, черен и космат.
— Вечно ему мало, утроба ненасытная… боится, выродок…