Ударить.
Лапой по лицу. Наотмашь.
Плети у меня нет, но есть когти. И разве не справедливо ответить ударом на удар?
Я легла на листья и прижала уши. Шерсть на загривке поднималась дыбом, и рычание предупреждало Янгара: не подходи.
— Боль — это плохо, — он опустился на колени. — Я знаю. Мне часто ее причиняли.
Он остался прежним.
И изменился.
— Когда больно, хочется отплатить тем же, не важно, кому… я платил.
Сняв с плеча сумку, Янгар вытащил кусок вяленого мяса и нож. Движения его были плавными, медленными. И я не сводила взгляда с его рук, а он — с меня.
Мы оба не верили друг другу.
Но почему он разговаривает, вместо того, чтобы просто добить?
— В это время года медведи уже спят, — Янгар отрезал узкую полоску мяса и бросил мне. — Но с тобой что-то случилось?
Он спросил и сам себе ответил.
— Случилось… ты очень… странная медведица.
Следующую полоску Янгхаар отправил в рот. И жевал с весьма сосредоточенным видом. Вот что он делает? Неужели полагает, будто зверя так легко приручить?
И сама не зная, зачем, я поддержала игру.
Дотянувшись до мяса, подобрала его. Соленое. Терпкое… с ароматом дыма, который мне-медведице не нравится, а вот у меня-человека будит воспоминания.
…давно, еще в Лисьем логе, который уже почти стерт из моей памяти, я ходила в ночное. И пусть бы у общего костра меня не рады были видеть, но я раскладывала собственный. Помню прекрасно и черную гладь пруда, к которому лошадей водили на водопой, и луг с его высокими травами, сочными, терпкими ароматами, и пламя, что плясало на тонких веточках. Звон комарья. Дым. И опаленный со всех сторон кусок хлеба, вкуснее которого в тот момент не было лакомства.
Помню тишину.
И лошадей, что разбрелись в ночи.
И голоса, запахи… мир…
…надо же, я действительно стала забывать, каково это — быть человеком.
— Умница моя, — Янгар придвинулся чуть ближе и отрезал еще ломоть. — Я хочу тебе помочь.
Почему?
И он услышал незаданный этот вопрос.
— В последнее время все запуталось, — Янгар вытащил и хлеб, мятый, промокший и крошащийся. — У меня с вашим родом не ладится… всякий раз шрамы остаются. Показать?
Я кивнула, прежде чем сообразила, что обычному медведю не полагается понимать человеческую речь. Однако Янгар не увидел ничего необычного. Положив кусок хлеба рядом с моей лапой, он расстегнул куртку. Как я и предполагала, промокла она насквозь. И белая некогда рубашка прилипла к коже. Но Янгар рубашку задрал.
— Видишь? Это старые отметины… мне тогда было десять.
Я помню их, белые рубцы, стянувшие кожу. И вмятины на ребрах, шишки костяные в тех местах, где эти ребра срастались.