Вот и на его крик откликнулась мара-сноходица. Пришла она, обняла туманом, приникла губами ледяными, высосала до донышка и страх, и боль, и все, чего было в нем. Убить бы могла, но не стала.
— Хорошенький какой, — сказала она, поднимая младенца. — Сладенький… тепленький… мой?
И когда клекочущей вороньей стаей другие пришли, Мара зарычала.
— Мой!
Стара она была, сильна, и отступила стая. А он, прильнув к груди, спал сладко. Мара растила его, туманом пробираясь в дома, вымучивая женщин и коров, принося сначала прогорклое злое молоко, а после и свежую кровь. И то, и другое казалось Варгу сладким…
Как снег.
Варг очнулся на вершине того самого холма. Он лежал на плаще из мертвых соболей и был бессилен, как никогда прежде. Но жив! Знание это наполнило его холодной злой радостью.
Силы вернутся.
— Ничего-то ты не понял, Варг-нойда, — сказал Курганник, который сидел тут же, на камне, словно бы ничего и не произошло.
Он вертел бубен, поворачивая то одной, то другой стороной, пробуя на прочность.
— Ну так объясни! Объясни мне! Ты же можешь… ты знаешь точно!
Но объяснять не пожелали. Кинули бубен к ногам, не то подарок, не то подачка. И дали совет:
— Отступись от мальчишки.
— Нет! — силы возвращались, прежнее спокойствие тоже.
Не отступит. Не даст над собою власти.
— Значит, воевать станешь? — Курганник зевнул. — И чего ради?
— Ради себя. Для начала.
Варг запрыгнул на медведя и свистнул так, что сосны покачнулись.
— Ну повоюй. Авось, полегчает, — тихо сказал Курганник.
Второе яйцо он проглотил целиком и заурчал, довольный, сытый. Прислушавшись к ночи — подходящая стояла — Курганник повернулся вокруг себя и трижды хлопнул в ладоши.
На самой окраине города земля треснула, раскрылась, будто старая рана, и выплеснула не гной, но рыжую грязь, перемешанную с детскими костями.
Глава 6. Взрослый разговор
Спал доктор Вершинин беспокойно. Ему давно не случалось видеть снов, а теперь не просто видел — жил во сне, только не собой, а тем самым главврачом в старомодном халате с завязками на спине. Он шел по коридору больницы, дышал камфорой, формалином и венгерской сиренью, лиловые кисти которой заглядывали в раскрытые окна палат.
Было жарко. Беспокойно.
— Доктор… — на пути вдруг возникла дама. В наряде с широкой юбкой, она походила на куклу, которую бабушка Вершинина усаживала на заварочный чайник. И лицо у дамы было кукольное, фарфоровое, с неестественно розовыми щеками.
А вот круглые очочки на этом лице смотрелись нелепо.
— Он ведь поправится? Он поправится?
Дама терзала белый платочек и все спрашивала и спрашивала. Вершинин понятия не имел, о чем она спрашивает, но ответил: