— Мама…
Первым выскочила женщина. Брунмиги помнил ее — старую рабыню, которую держали из жалости. Каждую весну она приходила к омуту и сидела, глядела в воду, напевая на незнакомом троллю языке. Сейчас она бежала, проваливаясь в глубоком снегу, барахтаясь в нем, как курица в воде.
— Стой! — кричал ей молодой парень, не смея, однако, выйти за порог. В левой руке его пылал огонь, а правая сжимала рукоять меча.
Тогда Брунмиги не знал, что против драугра мечи бесполезны.
Когда женщина оказалась за стеной, невысокой, но прочной, драугр вылетел из сугроба. Он несся тенью и тенью же накрыл несчастную, придавил всем телом — только кости хрустнули. Драугр не стал есть старуху. Он чуял другую добычу, куда как более лакомую.
Люди собирались.
Выли турьи рога, гремело железо, плыла вонь чудодейских трав да кровавые руны ложились на щиты, грозя врагу погибелью. Но враг не боялся. Драугр встал на задние лапы и захохотал.
— Мамочка… мамочка… иди ко мне!
Он отмахнулся от стрел. Копья лишь потревожили свалявшиеся, смазанные трупным жиром волосы. Огненную полосу драугр просто раздавил.
Люди держались вместе. Шли они, как, верно, ходили в бой, локоть к локтю, щит к щиту. Скрипели на морозе кожаные куртки, похрустывало железо доспехов.
— Возьми меня домой! — драугр взмахнул лапой и сбил троих.
Подхватил упавшего, подбросил высоко-высоко и поймал на пальцы, жесткие, как колья. Когти пробили кольчугу и вышли из груди.
Тогда Брунмиги сжался в комок и сидел до утра. Слышал он лишь крики, вой и грохот. Утром сменились они чавканьем. Драугр сволок мертвецов в кучу и уже там потрошил, выбирая мясо помягче. Кривые зубы его с легкостью крошили кости, а шершавый язык одинаково хорошо сдирал и кожу, и железную чешую. Головы драугр выставлял в линию. Каждую укладывал бережно, снегом оттирая кровь с лица. Сам ложился рядом и ждал ночи.
Брунмиги бы в омут вернуться, но вышло так, что дорожки, драугром натоптанные, отрезали путь. А ступить на чужую тропу тролль боялся. Вот и сидел под корнями осины, трясся да молил асов, чтоб послали героя убить чудовище беззаконное.
Но какое асам дело до простого тролля? Четыре ночи гулял драугр. Четыре дня росла полоса из голов составленная. А на пятый драугр пошел в деревню. Он запрыгивал на крыши и разламывал их с такой легкостью, как будто бы сделаны она была из соломы. И проваливаясь в дыру, веселился — до Брунмиги доносились счастливое уханье драугра, людские плач и крик, вой псов и хрип скотины, которую драли на куски.
Только когда никого живого не осталось — хоть бы куренка или собаки — ушел драугр. Напоследок он с корнями выдрал осину, под которой сидел Брунмиги. О, помнит тролль синюю кожу и глаза черные, живые, как весенняя земля. Помнит вонь ядовитую и ярость, что ломала драугру ребра, терзала нутро вечным голодом. Ждал, что сожмет тварь лапу да раздавит его, крохотного и беспомощного, как давила людей. Но драугр рыкнул и исчез.