— Куда? — Крышкина решилась к рыбе притронуться, положила на тарелку и принялась крутить то в одну сторону, то в другую. Вилок тут нету, а ножом ей непривычно.
Ну и нефиг выпендриваться. Здесь ей не ресторация.
Отец всегда на Аллочку кричал, что он дома, а не в ресторации. Аллочка же отвечала, что и дома нельзя свиньей быть.
— В лес. Юлла руками пусть ест. Руками вкусней. Бьорн не врет. Праматушку Бьорна травами напоили, жиром тюленьим смазали и в шкуры медвежьи завернули. Ну, чтоб не померзла.
Ерунда, конечно, потому что такого быть не может. А если подумать, то выходит жуть полная. Но разве возможно, чтобы с живым человеком поступить так? Это варварство!
— Обычай, — возразил Бьорн. — Алекс пусть сам посудит. Кабы праматушку Бьорна не отнесли в лес, сидел бы Бьорн тут?
Алекс надеялся, что мысли, пронесшиеся в его голове, Бьорн не услышал. К счастью, Крышкина-Покрышкина отвлеклась от рыбы и задала вопрос.
— И ты оборотень?
— Я — ульдра, — ответила Ульдра, как будто это что-то объясняло. — Ульдры от Аудумлы род держат.
— Ага. Ульдра. И хвост есть.
— Бьорн!
— Что? — Он улыбнулся широко, счастливо. Ульдра же взъерошила волосы и сказала:
— Есть у меня хвост. А вы пейте.
— Пейте, пейте… Нет в мире ничего слаще молока от ульдриных коров. И болезни лечит, и век длит столько, сколько хочешь, и…
Бьорн не договорил, осекся, а когда Крышкина рот открыла, чтоб очередной вопрос задать, то палец прижал: мол, молчать надо. И все замолчали. Огонь и тот притих. Лишь молот неслышно дрожал под Алексовой рукой.
Юленьке было страшно. Она вообще легко пугалась. Когда мама на нее кричала. Или когда те злополучные серьги потерялись. Или вот когда проснулась у зеленого костра и увидела, что горит он на костях. А еще череп круглый, с дырявыми челюстями, на Юленьку смотрит.
Она хотела закричать, когда из-под стола выползла кошка и строго сказала:
— Не смей.
Голос у нее был точь-в-точь, как у мамы, когда та сердилась, но не так сильно сердилась, чтобы стать мамой-как-же-ты-могла! И Юленька не посмела перечить, только рот руками зажала, чтоб крик не вырвался. Так, с зажатым ртом и вышла из ужасного дома.
Алекса не было. И Джека тоже. Но Кошка пообещала, что они придут, надо только подождать. Кошка врала — Юленька научилась видеть, когда взрослые врут — но говорить об этом было бы невежливо. А Юленька была вежливой девочкой.
Она понимает, что не надо мешать взрослым занятым людям. Или не людям, но явно взрослым и занятым. Такие точно знают, как будет для Юленьки лучше. Вот она сидела и ждала. Потом шла и ждала, что Алекс расскажет, где был. Он же словно Юленьку и не видел. А когда поворачивался, то глядел сердито, как будто это она во всем виновата. Но разве Юленька виновата? Ничуть.