— Кажется, щи у вас уже согрелись, Л… Лесник, — сказала она, запнувшись на имени.
Лесник встал и снял с огня кастрюльку. Открыл крышку. И прямо так, через край, через густое облако пара налил полную тарелку. Там как раз и было — на полную тарелку.
— А вы? — спросила Ирина, не отрывая глаз от его рук, которые взяли тарелку за края и поставили на столик, прямо перед ней.
— Я не хочу, — ответил Лесник. — Я сыт. Ешь давай, не разговаривай.
Ирина не заставила себя упрашивать. Щи оказались роскошными не только на запах и на вид, но и на вкус. И хлеб с ними тоже был сам по себе — блюдо. Да с майонезом. Да с лучком. Она уплетала за обе щеки, а он сидел и смотрел на нее, и взгляд у него был спокойный и даже как будто немного настороже — как будто он чего-то от нее ждал.
И дождался. Ирина вскочила из-за стола и пулей бросилась в туалет — слава Богу, заметила, где он, пока шла из ванной. В туалете ее вырвало, страшно, до конвульсий и головной боли. Она спустила воду, на ватных ногах перебралась в ванную, умылась, прополоскала рот и вернулась обратно на кухню. Лесник, похоже, слил щи обратно в кастрюлю и теперь разогревал их еще раз. Рядом с кастрюлькой шумел чайник. В остальном на кухне ничего не изменилось.
— Скажите, Лесник, — хриплым голосом, с трудом выталкивая слова через саднящее горло, сказала Ирина. — У вас случайно не найдется водки. Просто водки.
— Нет, не найдется, — спокойно глядя ей в глаза, ответил Лесник. — Для тебя — не найдется. С водкой вообще на ближайшие полгода придется завязывать. И с травкой тоже. И еще много с чем помимо водки и травки.
В Ирине поднялась вдруг мутная волна тяжелой и тупой злости.
— Слушайте вы, Лесник, или как вас там еще. Вы мне никто. Ясно? И командовать мной не имеете права.
— Имею. На тебя — имею все права, какие только есть.
Где-то я уже слышала что-то похожее, успела подумать Ирина, и тут на нее накатила волна дикого, неконтролируемого бешенства. Очередной мужик. Очередной козел в штанах. Герой труда и обороны. Прыщ на ровном месте.
— А иди ты, — сказала она, из последних сил сдерживаясь, чтобы не схватиться за лежащий на столе нож.
— Не пойду. И ты никуда не пойдешь. А нож лучше не трогай. А то будет больно.
— Что? Что ты сказал? Ах ты, козлина! — Ирина убрала на всякий случай руки за спину, от греха, и прижалась лопатками к прохладной стене. — Ты что же думаешь, отбил меня у жлобья, и ты теперь на коне? Да не фига подобного. Да ты сам такой же как они, ничем не лучше. Трахнуть меня тебе надо? Чистенькой? Грязная — не устраиваю? Ну, пойдем, пойдем, где у тебя тут койка? Я все отработаю. И даже денег с тебя не возьму — за помыв и кормежку. И за спасение жизни.