* * *
Время и место неизвестны. Виталий открыл глаза и на всякий случай еще раз зажмурил их поплотнее, а потом снова открыл. Все осталось по-прежнему. Кромешная тьма и ни единого проблеска света. Он лежал на спине. По крайней мере, в этом сомневаться не приходилось. Законы тяготения никто не отменял, а, следовательно, это все видит и слышит пока — то есть ничего не видит и не слышит, но пытается соображать — не бесплотный дух Виталия Ларькина, а сам Виталий Ларькин, в котором дух существует пока в трогательном единении с бренной плотью. Распевающих хоралы херувимов не видать и не слыхать. Как не чувствуется и характерного запаха серы. Еще одно лыко в ту же строку, гипотеза о том, что некролог на последней странице «Бойца невидимого фронта» выйдет еще не в завтрашнем выпуске. Хотя, по правде сказать, более невидимого фронта, чем вот этот, нынешний, Виталию встречать пока не доводилось. Как и более невидимых бойцов. Ибо даже поднеся руку вплотную к лицу, Виталий ничего не увидел, а только ощутил кожей лица исходившее от ладони тепло. Нечего сказать, здорово замаскировались.
Лежал он на чем-то жестком, судя по ощущениям — просто на земле. На довольно хорошо утоптанной глине. Холодок был чисто глиняный. Виталий вытянул руки в стороны и попытался ощупать тьму. Пол был ровный, в обе стороны. Глиняный, как и предполагалось. Никаких стен в пределах размаха рук не наблюдалось. Вот и выключили свет в красной ветке клена. Вселенская, трахтарарах, обесточка. Этакий блэкаут во вселенском масштабе. Господу Богу надоел весь этот бардак, он помусолил пальцы и ущемил в небесах фитилек. Пшшш. Погасла свечка, вот мы и в потемках.
Виталий полежал еще немного, словно собираясь с силами, а потом принялся «прозванивать» мышцы тела, начиная со ступней, одну за другой, по очереди. Вроде бы все цело. Конец света прошел без потерь в живой силе и технике. Не покалечен и не связан. Судя по ясности мысли — не отравлен. И при этом никакого, ну то есть ровным счетом никакого представления о том, как я, собственно, здесь очутился. И где это, собственно, здесь? Хорошо хоть следующий, вполне закономерный вопрос — и кто это, собственно, я? — пока не возникает. Но если полежать вот так еще пару недель, возникнет непременно. Так что надо двигаться. Вносить определенность в тьму и хаос. Работенка, кстати сказать, для бога-отца, никак не меньше. Виталий Ларькин, на местном уровне и. о. тов. Саваофа. Прошу любить и жаловать.
Виталий обшарил карманы. Чисто. Как в первый день творения. Ни спичек, ни радиомаячка, ни документов. Вообще ничего. Даже каких-нибудь крошек, которые непременно завалятся за шов. Рубашка, брюки, под брюками трусы. Ни носков, ни ботинок нет. Обшмонали по первому разряду. Как в трезвяке. Слух не различал совсем ничего. Ну то есть абсолютно. Виталий приоткрыл рот и сказал негромко, но внятно: