Татарское произношение у Ларькина получалось как родное. Дремлющий в Ирине лингвист проснулся и восхищенно развел руками.
— Ну, так вот. Вывели мы его за город. Вышли на трассу. Ближайший ментовский пост в тридцати километрах. На трассе чисто — бери, не хочу. Пошли на догон. Он нас заметил — и газу. Тут Ренатик вынимает из-под задницы пульт — вроде как от телевизора, представляешь? — и на кнопочку, на кнопочку. И тут же у мерса из-под днища вылетает парашют — типа авиационного — видела, как боевые самолеты на посадку заходят? Здоровенный такой парашют — когда развернулся. И прочный. Хорошо, мерс еще скорость набрать не успел — увело бы его в кювет, и все дела. А так мы его спокойненько обогнали, подрезали, остановили — и отработали свое. Красиво? То-то. Так что с нашим Ренатом шутки плохи. Ты в него рогами, а он тебе по рогам.
— Хорошо, если так.
— Не если, а именно так и есть. Ладно. Теперь насчет наших ближайших планов. Все, что есть по нашей проблеме у местных добрых гениев с длинными ушами, у нас тоже есть. У них отчетность, у нас — запросы. Официальные и не совсем официальные. Единственная фигура, которая нас с тобой интересует в городе, — это Кашин. Сергей Вадимович Кашин, инженер-исследователь в Саратовском госуниверситете. Кажется, кафедра общей физики. У нас есть телефон. У нас есть домашний адрес. У нас есть рабочий телефон и рабочий адрес. Но визит будем наносить домой — тем более что наши местные друзья наверняка от нас этого жеста именно сегодня и ждут. Что ж, сделаем людям приятное.
* * *
30 июня 1999 года. Саратов. 18.44.
Сергей Вадимович Кашин жил в самом центре, на улице Немецкой, в сером пятиэтажном доме постройки начала века — со всеми положенными прибамбасами в стиле провинциального модерна. Окна и витой чугунный балкончик выходили на оживленную в любое время дня и ночи сугубо пешеходную Немецкую. За двухэтажными домами по противоположной стороне улицы возвышалось занимающее чуть не весь соседний квартал здание областного ФСБ, крашенное по иронии судьбы — либо же околоточного начальства — в тот же самый пасмурно-серый цвет, что и кашинский дом, при том что расцветочки у большинства других зданий по Немецкой были довольно веселенькие.
Когда Ларькин в ответ на вопросительный взгляд хозяина предъявил удостоверение, Кашин как-то сразу поскучнел и утомленно закивал головой. Было ясно, что подобное удостоверение он видел уже не раз. Благо — все по соседству и в гости можно ходить хоть каждый день. Это был среднего роста и неопределенного возраста человечек с большим лысым лбом и микроскопическими чертами лица — остреньким носиком, остренькими глазками неопределенно-болотного цвета в припухших веках, тонкими бескровными губами и рыжевато-пегими усиками на верхней губе. Роста он был, впрочем, среднего, и Ирина — со второго взгляда — даже несколько удивилась тому обстоятельству, что сразу провела его для себя по разряду «человечков». Да, скорее всего это из-за худобы — почти невероятной, как у жертвы Бухенвальда, что в сочетании с массивным лысым лбом и сбившимися в кучку прочими чертами лица делало его неуловимо похожим на какое-то экологически озабоченное сказочное существо из западноевропейского фольклора — гнома, эльфа, кобольда или кто там у них есть еще. На него хотелось надеть зеленую бархатную курточку, башмаки с длинными-предлинными носами, а лысину прихлопнуть егерской шляпой с перышком. Вот тогда все будет на месте.