– Подозрительно что-то.
– Амонтиллиадо!
– Еще в этом надо удостовериться.
– Амонтиллиадо!
– Так как я вижу, вы здесь заняты, то я отправлюсь к Лючези. Его провести мудрено. Он мне скажет.
– Лючези? Он амонтиллиадо не отличит от хереса!
– А вот находятся глупцы, которые уверяют, что он не хуже вас знает толк в винах.
– Так и быть уж, – пойдемте!
– Куда это?
– В ваши погреба.
– Нет, мой друг, – ни за что на свете; я не хочу злоупотреблять вашей добротой. Я вижу, что вы здесь заняты. Лючези…
– Мне здесь нечего делать: пойдемте.
– Нет, мой друг, – ни в каком случае. Я вижу сам, что у вас небольшая простуда. В погребах ужасно сыро. В них все стены покрыты селитрой.
– Ничего не значит, пойдемте. Простуда моя – чистые пустяки. Вас должно быть обманули; что же касается до Лючези – он положительно не в состоянии отличить хереса от амонтиллиадо.
С этими словами Фортунато схватил меня под руку. Я только успел надеть черную шелковую маску, плотно обернулся своим roquelaire’ом, и он увел меня в мой палаццо.
Дома не оказалось никого из прислуги: все отправились веселить и справлять карнавал. Я им объявил, что не вернусь до утра, и строго приказал ни на шаг из дома не отлучаться. Я прекрасно знал, что такого приказа вполне достаточно для того, чтоб они все бежали из дома, лишь только я уйду сам.
Я вынул два факела из подставок, подал один из них Фортунато и провел его целой анфиладой комнат к своду, ведущему к подземелью, где находились подвалы. Я спустился длинной спиральной лестницей вниз, прося его следовать за мною как можно осторожнее.
Наконец мы спустились и очутились вдвоем на сырой почве Монтрезоровских катакомб.
Приятель мой подвигался нетвердою поступью, позванивая на ходу всеми бубенчиками своего колпака.
– Бочка? – произнес он.
– Она стоит там подальше, – отвечал я, – но вы обратите внимание на эти белые сверкающие нити, которые, как паутина, обволакивают стены этих пещер.
Он обернулся ко мне и посмотрел на меня маслеными глазами, которые ясно свидетельствовали о том, до какой степени он уже пьян.
– Селитра? – спросил он наконец.
– Селитра, – отвечал я. – Давно у вас этот кашель?
– Кхэ! кхэ! кхэ! кхэ! кхэ! кхэ!
Мой бедный друг задыхался от кашля и в течение нескольких минут ничего не мог отвечать.
– Это ничего, – выговорил он наконец.
– Пойдемте, – решительно заявил я, – вернемся назад; здоровье ваше дорого. Вы человек богатый, уважаемый, любимый; вы также – счастливы, как был когда-то счастлив и я. Вы человек для многих необходимый. Не заботьтесь обо мне. Мы пойдем назад; я не хочу брать на себя ответственности в том, если вы заболеете. К тому же, и Лючези может…