Через полгода после заявления Отиса Англия сделала первый шаг из нескольких, которые привели к обратному результату. Произошло это после того, как генеральный атторней в Лондоне объявил, что «указы о содействии» законны и введены с целью подкрепить акты о мореплавании. Возникшая в результате его заявления отчужденность перевесила полученный доход и штрафы.
Мирный договор 1763 года вызвал разногласия. Уильям Питт, архитектор и национальный герой британских военных побед, яростно возражал против слишком уступчивых положений договора. Под градом этих упреков палата общин дрогнула, побледнели и министры, но тем не менее за мирный договор проголосовало большинство, главным образом, из желания вернуться к мирным занятиям и сниженному земельному налогу. После того, как Питт, рассердившись, что к нему не прислушались, ушел с поста первого министра, Георг III назначил на его место лорда Бьюта. Бьют ввел дополнительный налог на сидр, что закончилось для него катастрофой. Этот билль, как и «указы о содействии» в Америке, позволял инспекторам приезжать в частные владения, даже жить с владельцами предприятий, производившими сидр, и вести учет произведенным галлонам продукции. Англичане так громко завопили о тирании, и таким яростным был их протест, что в яблочные сады вынуждены были посылать войска, а Питт тем временем сделал в Вестминстере свое знаменитое заявление: «Самый бедный человек в своей хижине находит защиту от всех сил Короны. Его жилище может быть ветхим, сквозь стены может продувать ветер, внутрь может проникать дождь… дождь, но не король Англии. И никакая сила не может изменить этот порядок!».
Никто не подсчитал ожидаемого дохода с налога на сидр, неясно было, какую часть дефицита он может покрыть, но из-за всеобщего недовольства правительству пришлось уйти в отставку. Канцлер казначейства был известным распутником — сэр Фрэнсис Дэшвуд вскоре получил титул барона Деспенсера. Основатель «Клуба адского пламени», созданного в перестроенном монастыре, Дэшвуд не был компетентным финансистом: его познания в этой области ограничивались, как заметил его современник, «знакомством со счетами в таверне», а сложение пяти цифр было для него «недоступной тайной». Наверное, он понял, что налог на сидр не принесет ему славы. «Люди станут показывать на меня пальцем, — сказал он, — и кричать: „Вон идет самый худший казначей на свете!“».
Многих благородных лордов посещало осознание собственной непригодности для работы в правительстве, титул был единственным показателем их достоинства. Важность обладания высоким званием понимали в XVIII веке все классы — от йомена до короля, просвещенность века не простиралась до эгалитаризма. Георг III ясно дал это понять: «Лорд Норт не может серьезно думать, что обычный джентльмен, такой как мистер Пентон, встанет на пути старшего сына графа, ибо такая идея противоречит всему тому, что я знал всю свою жизнь».