Агитаторы и памфлетисты поддерживали накал страстей. Вряд ли какая-нибудь семья от Канады до Флориды не слыхала о Гербовом законе, хотя многие плохо понимали, чем он им угрожает. Слуга одного сельского джентльмена боялся выходить в амбар темным вечером, и хозяин спросил его, чего тот страшится. «Гербового сбора», — ответил слуга. По словам проповедника Эзры Стайлса, будущего президента Йеля, в Коннектикуте трое из четверых готовы были взяться за нож. Более удивительным и зловещим для англичан — тех, кто обращал на это внимание, — стало то, что в октябре делегаты девяти колоний съехались в Нью-Йорк на конгресс для обсуждения гербового сбора. После перебранок, через какие-нибудь две с половиной недели они объединились, составили петицию и согласились прекратить споры о приемлемом «внешнем» и неприемлемом «внутреннем» налогообложении.
В ответ на Закон о сахаре колонисты объявили бойкот английским товарам. Об этом официально объявили купцы Бостона, Нью-Йорка и Филадельфии. Призыв все встретили с энтузиазмом. Женщины приходили с прялками в дом священника или в здание суда и состязались друг с другом в том, кто спрядет больше мотков пряжи — чтобы потом из нее получали домотканую материю на замену английских тканей. Из льняного полотна шили «замечательные рубашки для лучших джентльменов Америки». К концу года доходы от импорта по сравнению с прошлым годом сократились на 305 тысяч фунтов стерлингов.
Какая альтернатива была у британцев? Многие думали, что достаточно позволить американцам представительство в парламенте и можно будет смело брать с них налоги. Так одним ударом они подавят сопротивление. Хотя для конфликта имелись и другие причины, ничто так не воспаляет человека, как деньги, и налогообложение было самой чувствительной стрункой американцев. Они давно считали представительство в парламенте своим правом, однако на самом деле уже не хотели его. Конгресс гербового сбора счел его «непрактичным».
Дискутируя о представительстве в парламенте, делегаты много говорили о расстоянии в три тысячи миль, о бурном море и о том, что «между законом и его исполнением» проходит несколько месяцев. И все же расстояние не мешало американцам заказывать английскую мебель, одежду и книги, перенимать английскую моду, посылать детей в английские школы, переписываться с коллегами из Европы, посылать редкие ботанические экземпляры, обмениваться идеями и поддерживать тесные культурные взаимоотношения. Дело было не в «огромном и опасном океане» как сдерживающем факторе, а в растущем осознании того, чего на самом деле хотят колонисты, а хотели они, чтобы в их дела поменьше вмешивались и давали им побольше самостоятельности. Хотя об отделении, а тем паче независимости, никто не помышлял, многие не хотели слишком близких отношений, потому что при воспоминании о продажности английского общества американцев начинало трясти. Джон Адамс полагал, что Англия повторит судьбу Римской республики. Американцы, посещавшие Англию, приходили в ужас от продажной политики, от ее пороков, от «пропасти между роскошью и блеском богатых и ужасной бедностью и страданиями бедных… великолепными с одной стороны и удручающими с другой».