И все же, когда болезнь отступала, Чатем действовал один, по собственному разумению. Из-за его самонадеянности и нежелания стать функциональным лидером оппозиция оказалась склонна к размежеванию и подвержена капризам своих главных фигур. Ричмонд, самый агрессивный и откровенный член палаты лордов, ненавидел Чатема, но по своему характеру он не был ни лидером, ни ведомым. Чарльз Джеймс Фокс, восходящая юная звезда оппозиции, блистал в палате общин остроумием и обличительными речами, как некогда Тауншенд, но тоже выступал как одиночка. Других мучили противоречия. Хотя они верили в справедливость американского дела, но не могли не бояться того, что победа американской демократии представляет угрозу верховенству парламента и является опасным стимулом для реформистского движения.
Разочарование в собственном правительстве и поражения при голосовании в парламенте действовали угнетающе. Ричмонд признался в этом Рокингему, когда тот пытался объединить оппозицию, и призвал его высказать свое мнение относительно билля, запрещавшего торговлю с тринадцатью бунтующими колониями. «Признаюсь, по отношению к американскому вопросу я чувствую себя очень вяло», — написал Ричмонд. «Что толку сопротивляться этому биллю? Нужно сопротивляться всей системе». Он не приехал в Лондон, а позже и вовсе отправился во Францию — разбираться с юридическими тонкостями своего французского пэрства. Возможно, «хорошо, что оно у меня есть», написал он Берку, ибо недалек тот день, когда «Англия дойдет до состояния рабства», и если «Америка нас не пустит, то Франция станет неким прибежищем, и мое пэрство будет весьма кстати». Возможно, никогда еще историческое пророчество не было столь очевидно перевернуто с ног на голову, ибо в следующее десятилетие произошла Французская революция. «Что до английской политики, — продолжил Ричмонд, — то должен вам признаться: меня от нее тошнит, я совершенно вымотан и нахожусь в расстроенных чувствах».
Лидер оппозиции Рокингем настолько разочаровался, что в 1776 году предложил противникам войны «отделиться», то есть сознательно не являться в парламент. Рокингем счел такой шаг ярким протестом против правительственной политики. Солидарности по этому вопросу он не дождался, согласились только его соратники-виги. Они разъехались по своим имениям, но через год вернулись. «Они милые люди, — написал Чарльз Фокс Берку, — но штурмовать цитадель не готовы». Берк, отмечая их важнейшие качества как министров, ответил, что добродетели этих людей — результат «крупных состояний, высоких титулов и спокойных домов».