На стук топора выглянула Беневше и всплеснула руками то ли от удивления, то ли от опасения. Она на всякий случай закрыла дверь на задвижку. Но тут же вернулась к окну и простояла возле него до тех пор, пока пленник не разрубил всё дерево и не сложил на рубленные дрова возле стены. Потом стал собирать устилавшие землю щепки, которые могли пойти на растопку самовара. В это время откуда-то выпорхнула Гульчахра и принялась помогать Хаджимураду. Вдвоём они быстренько справились с этой кропотливой работой. Пленник вернулся к землянке и присел у её входа.
— Сестрёнка, принеси мне холодной воды! — попросил он девочку.
Гульчахра сначала принесла ему целый кумган[3] воды, а затем полный поднос еды. Хаджимурад мысленно поблагодарил мать девочки за столь щедрое угощение.
С этого дня Хаджимурад и с цепями на ногах умудрялся постоянно находить себе работу: то почистит хлев, то попоит скотину… Словом, занимался любым делом, которое подворачивалось ему под руку. Все обитатели двора привыкли к работящему пленнику. Он, в свою очередь, тоже начал здороваться и со взрослыми, и с детьми.
Однажды после приветствия Хаджимурад сказал Беневше:
— Вы, тётушка, немало заплатили за меня денег, теперь я ваш раб, то есть работник, вот я и готов я выполнению любой работы, какая только у вас найдётся. Это для меня лучше, чем сидеть без дела. До возвращения Хабипа-пальвана буду свой кусок хлеба отрабатывать… А там уж, как он распорядится…
Беневше удивилась:
— Откуда ты знаешь, что Хабип-пальван на паломничестве?
— Да из разговоров с Гульчахрой, — признался юноша и со смущённой улыбкой добавил: — Вы уж, пожалуйста, её за это не наказывайте…
Беневше и её дочери понимали почти всё, что говорил им Хаджимурад по-туркменски. Да и он понимал их язык, во многом схожий с его родным.
Глядя на этого крепкого, симпатичного парня, Беневше невольно думала о своём сыне: «Где-то он теперь находится, мой дорогой Джапаркули-джан? Возможно, так же, как и этот юноша, звенит кандалами и работает в Каракумах на какого-нибудь богатого туркмена…»
Беневше уложила дочерей и сама прилегла. Но заснуть не могла, всё думала о сыне, даже всплакнула. Около полуночи со двора донеслось звяканье цепей, ведь в доме от духоты все окна и двери раскрыты: «Интересно, что он ещё задумал?» — Беневше встала и выглянула во двор. От яркого полнолуния во дворе было светло. Женщина ясно видела, как пленник выпрыгнул из землянки, одолевая последнюю ступеньку, Парень с минуту всматривался то ли в яркий небосвод, то ли куда-то вдаль поверх высоких стен, ограждающих этот обширный двор. Затем направился к скакуну, который был привязан тут же. Тот потянулся ему навстречу, насколько позволила привязь. И вот парень уже возле воронка, кладёт ему на шею руку и целует в лоб. Развязав коню ноги, поводил по двору, Каджимурад что-то ему говорил, конь, словно понимая его слова, кивал головой. Беневше удивлённо качала головой. Конечно, она не слышала исповеди пленника: «У меня тоже был такой же красивый и умный конь. Но подлый Довлетяр отнял его, да не только коня, но и любимую Джерен и незабываемую родину, И теперь вот я хожу, звеня цепями, и ожидаю своей участи…» Затем Хаджимурад отвёл лошадь на своё место, привязал её и отправился в землянку.