Он крепко держал Гришу Иванова за рукав.
— Да отпусти ты, — рассмеялся тот, — рубаху порвешь. А Кольку Масленого вы, между прочим, зря теленком рисуете. Это же тип такой… Вот явится он в золотой век, тогда станете искать городового, чтобы его в участок тащить.
— Нет, брат, не станем. — Теперь и Вася рассмеялся. — Городовых тогда, к твоему сведению, не будет. И полицейских участков тоже. Ну, а разыщется какой-нибудь хулиган, его прохожие за руки схватят, тысячи людей. Против тысяч любой отпетый головорез бессилен. Люди на него как на больного, как на идиота смотреть будут — в больницу поместят. Или другую управу найдут. Но я думаю, таких, как Колька, тогда всё же не окажется. Дружно и чисто жить станут везде.
— Как ангелы в раю…
— Еще красивей! Ангелов и рай люди придумали, мечту в них свою вложили. Но мечта у них была куцая. Поповский рай заселен бездельниками, а бездельем можно только того соблазнить, кто задавлен каторжным трудом. Свободному человеку труд будет в радость. И никакой ему бог не понадобится, а он сам будет могущественнее и выше бога.
— Интересно слушать тебя, Вася. Красиво ты думаешь о людях и будущей жизни, — задумчиво сказала Паня.
Вася смущенно посмотрел на нее:
— Уж не знаю, красиво или нет, но я уверен, что так будет… Ну ладно, глядите, ребята, земляника тут какая! Грех оставлять ее в траве.
— Наберем, это недолго. И Паяю угостим, — отозвался Петя Кирюшкин. — Самой отборной ягодой. Елисеев такой не торгует, хоть он и поставщик императорского двора.
И они стали собирать ягоды. Земляника была в самом деле чудесная. Они бродили по лесу, пели песни и снова заводили разговор о далеком будущем, которое им казалось близким в тот день, и о своем сегодняшнем, о том, что их волновало постоянно.
Нет, что ни говори, а день действительно был хорош. И думая об этом, Вася улыбался, стоя перед матерью во дворе их дома.
— Не сердитесь, маманя, в другой раз больше наловлю. А славно было сегодня на заливе.
Мать не успела ответить, их окликнули с улицы, и было в этом оклике что-то будоражащее, тревожное.
Вася увидел соседа Петра Степановича. Пожилой, всегда степенный человек, он шел к их дому какой-то прыгающей торопливой походкой.
— Эх, Васька, отец-то где?! — крикнул он и с трудом перевел дух. — Вы тут не знаете ничего? Мобилизация объявлена. Война!