— А как же иначе?
— В том-то и загвоздка. В других странах люди записывают свой брак в мэрии, и всё. У нас обязательно в церковь иди… Женя говорит — дети родятся, их незаконнорожденными будут считать, на улице худыми словами обзывать станут… Всё это я понимаю, но в церковь никогда бы не пошел, что бы мне ни говорили. Как я пойду туда, если не верю в бога, если считаю религию злостным обманом?
— Но ведь Женя правильно говорит о детях. Разве дети виноваты?
— А ты думаешь, всегда будет так, как сейчас? Или мы зря работаем, зря готовим революцию? Раз ты революционер, то и строй по-революционному всю свою жизнь. Я бы невесте сказал: если любишь меня, если мне веришь — не бойся. Всё хорошо будет. Придет время, мы заключим наш брак по революционному закону, и дети наши станут самыми законными. А пока потерпи, недолго осталось.
— Ты это серьезно, Вася, совсем серьезно?
Он почувствовал, что она отодвинулась от него. Секунду назад ее плечо было рядом, а сейчас уже нет плеча.
— Я бы так не могла никогда. Что скажут отец с матерью? Как людям посмотришь в глаза?..
Они замолчали, думая каждый о своем. Или каждый по-своему об одном.
За новогодним столом было многолюдно и шумно. Пели: «Налей, налей бокалы полней, чтоб рабочих семья собиралась тесней».
— С бокалами ничего не выйдет, — засмеялась хозяйка, — обойдемся стаканами чая. А насчет тесноты, так, кажется, куда уж теснее, чем у нас?
— Да что там, всё очень хорошо, — сказал Вася, — просто песня просится.
Пели много, а еще больше говорили. Компания за столом была дружная. Был тут Степан Афанасьев, в последние годы работавший на Путилоиском. Вася знал его как члена Петроградского комитета партии. Были другие большевики. Песни, по обыкновению, заводил Вася, да и говорил он, кажется, оживленнее и больше всех. За столом сидели люди и постарше — Васе только за несколько дней перед тем исполнилось двадцать, — но слушали его внимательно. С ним всегда было весело и интересно.
Говорили о приближающейся годовщине Кровавого воскресенья. Большевики готовили на этот день большую политическую стачку. Обсуждали убийство Распутина. Как оно отразится на политике царизма?
— Эта свора чувствует, что горит земля у нее под ногами, — сказал Вася, — хотят убрать тех, кто особенно намозолил народу глаза. Но Распутиным им не откупиться.
Когда часы подошли к двенадцати, он встал:
— Товарищи, пусть новый, семнадцатый год будет по-настоящему новым для России и для всего мира. Пусть он будет годом революции и конца войны!
Все встали вслед за Васей. Его слова подняли людей.