Ричард посмотрел на меня в этот момент и увидел слезы на ресницах, на коленях — крепко сжатые руки, на лице — такое молчаливое горе, словно это я сама потеряла своего любимого, сама сошла с ума. Он был потрясен и позже сказал, что на меня в ту минуту было невозможно смотреть. Тогда же он взял и накрыл своей ладонью мои руки, чуть сжал, словно хотел сказать, что понимает мои эмоции, что так же чувствует, как и я.
— Я, честно говоря, был потрясен, — говорил он уже потом, когда мы вспоминали тот вечер в театре. — Я тогда понял, как ты сильно можешь чувствовать… какое у тебя нежное сердце… как ты не похожа на Марион, которая зевает рядом со мной. Я почувствовал, что меня так сильно тянет к тебе, как ни к одной женщине в моей жизни. И как бы то ни было, я просто не мог не дотронуться до твоей руки в тот момент.
Когда я почувствовала его сильные, нервные пальцы на своей кисти, то вдруг поняла, что не могу шевелиться. Мое сердце как-то странно редко и глухо стучало в груди, непонятные, незнакомые эмоции переполняли все мое существо. Слезинки высохли. Чувство острой боли отступило, но ком в горле стоял по-прежнему. Мои губы чуть приоткрылись, казалось, мне просто не хватает воздуха, чтобы дышать. Это было похоже на транс, магию, гипноз.
Он молчал. Я тоже. Нам не хотелось разговаривать. Казалось, стоит заговорить, и сразу же исчезнет та загадочная пелена очарования, которая окутала нас обоих.
Наконец последние такты музыки смолкли и занавес опустился. Включили свет, и раздался гром аплодисментов. Я повернула голову и встретилась глазами с Ричардом. Глубокий, теплый, дружеский взгляд. Я не чувствовала ни смущения, ни неловкости за то, что только что плакала, а он держал мои руки в своих. В этот момент я поняла, что с нами случилось нечто особенное, что вспыхнуло пламя, которое уже никогда не погаснет.
Мы оба улыбались. Мое лицо горело. Но я вдруг снова почувствовала себя неловкой и какой-то неуклюжей. Снова заползла в свою старую раковину. Сделалась прежней Розалиндой.
Мы стали медленно спускаться вниз по ступеням. С Ричардом поздоровалась семейная пара, потом еще двое мужчин, он кивнул им в ответ. Выйдя из дверей театра, мы заговорили уже о более прозаических вещах. Наступила ночь, дул пронизывающий насквозь холодом ветер, неся в каждом порыве тяжелые снежные хлопья. Весь тротуар представлял собой грязное месиво. Люди садились кто в такси, кто в собственные машины. Я повернулась к своему спутнику.
— Что ж, — сказала я. — Мне пора, я на автобусную остановку… Прощайте и спокойной вам ночи.