Она улыбнулась Майклу, лицо ее при этом потеплело и как бы осветилось изнутри.
— Я рада, что ты здесь. И рада тому, что происходит между нами.
— Это хорошо, — сказал Майкл, почему-то чувствуя себя обманщиком.
Стелла Роуз и Фросты зашли в дом вместе с Вики и Гордоном. Марсель и Джимми остались в саду одни. Джимми дотянулся до недопитой бутылки вина и наполнил их бокалы. Марсель пила в невнятной надежде, что действие алкоголя ослабит ее боль. Ей хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, но она не могла придумать где. Огни дома казались ей слишком яркими, слепили. Марсель прикрыла глаза, но пожар продолжал бушевать за закрытыми веками. Окна кабинета Гордона были темны.
— Давай пройдемся по саду, — предложил Джимми, прервав затянувшуюся паузу. Пародийно-старомодным жестом он предложил Марсель руку.
В саду было темно, это действовало успокаивающе после бьющего в глаза света террасы. Запах земли и прошлогодней травы становился все сильнее и сильнее, вызывая у Джимми воспоминания о последнем свидании с Люси на лесной полянке. Но ему довольно легко удалось прогнать тревожные мысли. Если бы Дарси что-нибудь знал, это уже выплыло бы наружу.
Они сели рядом на скамейку, скрытые от дома живой изгородью. Марсель обеими руками обхватила себя за плечи. Она чувствовала себя так, как будто проваливается в какую-то яму, невидимую посторонним. Прислушиваясь к своим ощущениям, Марсель размышляла, удастся ли ей напрячь волю и вернуться к нормальному восприятию мира, или дело обстоит более серьезно. Джимми возвышался на пути ее падения как некая твердая опора, за которую можно было попытаться зацепиться, чтобы хоть ненадолго замедлить падение.
— Ты считаешь меня дурой? — резко спросила Марсель.
— Нет, — немедленно ответил Джимми. — Ни в коем случае не дурой. А почему ты спросила?
Голова Марсель откинулась назад, на руку Джимми, которая лежала на скамейке за ее спиной. Было приятно почувствовать затылком тепло человеческого тела. Что-то подобное она испытала чуть раньше, днем, когда коснулась ворота его рубашки и заметила рыжие волоски, покрывавшие шею. «Успокаивающее прикосновение», — подумала Марсель. С Майклом давно уже не было ничего похожего — ни прикосновений, ни, тем более, спокойствия. Одиночество вдруг накатило на Марсель, ослепив ее ярким, до боли пронзительным светом, подобно лучу солнца, проходящему сквозь увеличительное стекло. С неожиданным приливом злости она подумала: «Почему, почему я, именно я лишена этого всего, тогда как остальные получают все, чего хотят?»
Без какой-либо связи с этими мыслями Марсель охватила вдруг такая неистовая жажда любви, какой она не испытывала, наверное, никогда в жизни и которая казалась гораздо важней, чем все, что она когда-либо чувствовала. Она почти уже высказала вслух свои подозрения по поводу Майкла и Ханны, но тревога ее вдруг померкла, как бы потеряв значение по сравнению с охватившим ее новым чувством. Она вдруг ясно вспомнила, что произошло на Рождество, как она поделилась с Джимми чужим секретом и тут же пожалела, что не хватило сил удержать язык за зубами, Джимми был явно не тем человеком, которому стоит исповедоваться, особенно если есть в чем каяться. Но Джимми вел себя как ее друг. И не раз намекал на возможность стать больше, чем другом. Несомненно, Джимми — именно тот человек, который нужен ей сейчас.