– Это грустно как-то. – Фыркнул Фима.
– Чего?
– Да то, что не знаешь, по какой причине тебя в самое пекло суют. То ли тебя в мясорубку посылают потому что командующий у тебя мясник-дуболом с золотистым шитьем на мудье. А то ли ты в той же мясорубке, потому что командующий гениальный стратег.
– Тогда вот тебе Фима вопрос с подколом: – А есть ли тебе разница, если ты и так и так в мясорубке?
– Есть, – серьезно сказал Ефим. – Хотелось бы, знаешь, не понапрасну.
– То-то. Но мы только можем сами выложится по полной. И надеяться, что генералы тоже как надо сделают. Нам отсюда их замыслов не увидать. Это в частностях. А в общем… Запоминай верный рецепт. Наша армия выстояла перед немцем в самые трудные годы. И сейчас Фима, мы тесним немцев. Значит в сумме, у наших генералов больше умения, а у немчуры – шитье на мудье. И по Гамбургскому счету, когда мы дойдем до Берлина, можно будет сказать, что наши генералы свой паек проедали не зря.
– А про нас, чего доброго скажут?
– Мы Ефим Иосифоич, личности неисторические. Ну как, вселил я в тебя боевой дух?
– У меня и так боевой дух, самый что ни на есть.
– Ну тогда спи уже, что ли. А то мне с тобой шепотом говорить уже горло осипло.
– Всё, сплю.
– Спи, Фима. Спи.
– Андрей, приснись.
Кто-то аккуратно теребил его за локоть. Первым, что почувствовал Андрей придя в себя, это ломота в теле. Он открыл глаза.
И в полсулепе продранных глаз увидел перед собой немца.
Сердце ухнуло, он зашарил по поясу, где висела кобурка с верным потертым ТТ, но тут глаза окончательно прояснились, и он понял, что перед ним Фима во взятой вчера с немца трофейной каске. Понимание пришло, а чугунный испуг так и лежал внутри, и не думал рассасываться.
– Борова в свинью!.. – Обессилено выдохнул Андрей. – Фима… Ну.. Ты бы снял этот горшок немецкий.
– Может еще пригодится.
– Ты главное не забудь её снять, как наши переправятся. А то свои тебе в бошку и залепят. Обидно будет.
Андрей пошерудился, поводя плечами. Во всем организме ныло. Неудивительно, если ты просыпаешься, а твоя голова завернута чуть ли не под мышку, а ноги свернуты турецким крнедельком. Скрюченное на дне окопа местами бесчувственно онемело, местами отдавало болезненной ломотой. Андрей попробовал подняться, охнул. Снова попробовал привстать, расплел кое как ноги и начал массировать шею. Одежда вымазанная в подсохшей грязи стояла горбылем. Доброе утречко…
– Шесть? – Спросил он Ефима.
– Шесть. – Кивнул Ефим.
– Буди Бекти.
Андрей сунулся в ответвление окопа Бектимира. Но не успел дотянуться, Бекти сам открыл глаза, спокойные, безо всякого следа сонной поволоки.