— Хейвен, ради Б-О-Г-А! Куда ты направляешься?
— Я поднимаюсь на чердак, бабушка. — Хейвен остановилась на середине лестницы и сверху вниз посмотрела на старуху, которая, похоже, собралась превратить свое жемчужное ожерелье в гарроту.
— Зачем?
Имоджин с воскресенья ходила следом за Хейвен. Похоже, высматривала демонов. К ее вопросу Хейвен была готова.
— Я в тупике… — проговорила она.
Лицо Имоджин исказила гримаса отвращения.
— В тупике? И при чем же тут чердак, скажи на милость?
Хейвен закатила глаза и испустила театральный вздох.
— Я в
творческомтупике. Нужны новые фасоны платьев. Одна девочка хочет что-нибудь в стиле восьмидесятых. Вот я и подумала: не поискать ли что-нибудь из старых маминых нарядов.
— Надеюсь, ты не собираешься ничего резать и рвать?
— Нет, Имоджин! — решительно ответила Хейвен. — Ничего из твоих бесценных сокровищ я не испорчу. Мне просто нужно немножко вдохновения.
— Ну… — немного растерянно проговорила Имоджин. — Ладно, иди.
Каблучки бабкиных туфель зацокали по коридору. Хейвен поднатужилась, толкнула вверх крышку люка и выбралась на чердак. Здесь не было ни паутины по углам, ни пыли на полу. Горничная следила за порядком. Вдоль стен стояли аккуратные ряды коробок. Здесь хранились забытые десятилетия. Большая часть коробок была заполнена вещами Имоджин, но на одной стопке коробок ярлыки были написаны рукой Мэй Мур. На двух ярлыках значилось: «ХЕЙВЕН».
Хейвен сняла верхнюю коробку и сорвала с нее крышку. Внутри лежали бумаги. Характеристика после окончания первого класса.
«Слишком болтлива. Забывает надевать нижнее белье».Записка от классной руководительницы, датированная тысяча девятьсот девяносто седьмым годом:
«Хейвен сегодня решила просветить кое-кого из своих одноклассников насчет птичек и пчелок. Пожалуйста, объясните ей, что такое поведение не подобает…».Счета от стоматолога. Самодельные украшения к Рождеству. Детская Библия.
Хейвен разочарованно отодвинула коробку в сторону. Она забралась на чердак в поисках чего-нибудь — чего угодно, лишь бы это помогло вызвать видение. Желание увидеть Этана было выше ее сил. И хотя Хейвен ни разу в жизни не пробовала никаких наркотиков, она впервые почувствовала, что это такое — быть наркоманкой.
То, что ей было нужно, она нашла во второй коробке — между двумя книгами и аккуратно сложенным детским одеяльцем. Стопка листков белой машинописной бумаги с карандашными рисунками. Рисунки были грубоватые, явно сделанные неумелой детской рукой, однако в них все же чувствовался настоящий талант. Хейвен вытащила стопку бумаги из коробки и опустилась на колени на некрашеный дощатый пол. С огромным удивлением она обнаружила, что узнает некоторых людей и кое-какие места, изображенные на рисунках. Надменная светловолосая женщина с едва заметной усмешкой… Это была мать Констанс. Суровый пожилой мужчина в очках — отец Констанс, которого звали не то Бернар, не то Бертран, не то Бенджамин. Они с женой жили в доме с двумя одинаковыми башенками. Окна этого дома смотрели на Центральный парк, и Хейвен его нарисовала.