Через час, миновав ещё один перевал, они спустились в ложбину, где у самого верховья Выдрихи приютилась охотничья заимка. Завидев табун, жеребец зафыркал, заливисто заржал, и тут же послышался топот: лошади бежали навстречу, настороженно выгнув шеи. Потом остановились неподалёку, недружелюбно косились, храпели и били копытами землю.
— А лошадки-то справные, — заметил Шилов. — Прямо строевой вид.
— Да, этот белобрысый обормот подкузьмил здорово… — с сожалением протянул Корытин. — Чёрт дёрнул его вмешаться. Пустили бы их в расход, и концы в воду.
— Как сказать. А я убеждён, что обязательно состоялось бы расследование. Так что парень сделал доброе дело: уберёг вас лично от ещё одной глупости. Ладно, ладно, не спорьте! Ни к чему это.
Завидев около избушки человеческую фигуру, инженер обернулся к Корытину, веско поднял палец.
— Предупреждаю, Корытин: все разговоры здесь веду я. Не вмешивайтесь, понятно? А если и вам что-то надо будет сказать, дам об этом знать.
Корытин скривился, презрительно сплюнул, но промолчал.
Хариусовую уху варили прямо на берегу, на обкатанном гранитном галечнике. Дед Липат, стараясь услужить высоким гостям, часто шуровал в ведре деревянным повойником, сошвыркивал обжигающее варево, вкусно чмокал и всё подбрасывал "для кондиции" разные травы-корешки. Гошка шуровал костёр, попутно похваляясь своими заботами-бдениями: вон их сколько, лошадей, на ноги поставлено, а ведь за каждой, присмотр да ласка требуются! Шилов лениво слушал, нежился на солнышке, удивлённо размышлял, наблюдая за Корытиным, храпевшим в тени в обнимку с лохматым и дряхлым хозяйским псом: необъяснимо терпимой оказалась собака! Обычно они не переносят водочного запаха.
Впрочем, как только дед загремел ведром, выливая уху в большую миску-долблёнку, Корытин тут же проснулся, достал из-за голенища ложку и, конечно, отполированную до блеска алюминиевую солдатскую флягу.
— Облагородимся по маленькой, граждане-товарищи! По случаю знаменитой Липатовой ухи.
— Не гоношись, — строго сказал дед. — И зелье своё убери, спрячь. Токмо дураки да христопродавцы водку пьют перед ухой. Это ровно что мёд дерьмом запивать.
— Верно, дед, — поддержал Шилов. — В ухе вкус — главная прелесть. А водка, она одуряет: ни вкуса, ни запаха не почувствуешь.
— Ты тоже хорош, — дед в упор уставился на Шилова единственным глазом. — Юлишь да тары-бары разводишь сладкие. А у самого умысел на душе — по глазам вижу. Говори, с чем приехал? Чего замыслил?
Заржал Корытин, нахально подмигнув инженеру: что, дескать, шеф, схлопотал по морде? Это тебе не в директорском кабинете важничать.