– Она его сама подрывает.
– Я вас больше не задерживаю, Покровская.
Это был удар под дых.
Извиниться? За что? Я не хотела извиняться, потому что считала себя правой. Перед какой-то ограниченной учительницей извиняться. Очень надо! Ни за что! Да и пусть выгоняют! Если парень и девушка наедине в классе – значит, какой-то там криминал? Даже если и криминал – целуются они, например. Что ж, подсматривать и подслушивать?
– Что там у тебя? – шепотом спросил Лева, когда я вернулась в класс. Он смотрел на меня озабоченно, как родитель на свое чадо.
– Какая-то мура, – прошептала в ответ. – Потом расскажу.
Но прежде, чем Лева задал вопрос – на меня посмотрел Захар. Конечно, все на меня посмотрели, как смотрят на всех, возвращающихся с допросов. Но я-то видела только Захара. Когда я смотрю на Кислицина, конечно, ничто вокруг не исчезает, и все вокруг никуда не девается, но как будто все и всё покрывается легчайшим туманом, и я вижу только его лицо. Лицо с темными глазами в длинных ресницах и волосы, рассыпанные по плечам. И в этот раз Захар не опустил глаз, я первая опустила и вернулась на место счастливая, бережно храня этот взгляд на себе, а потом и в себе.
– Покровская, как тебя директор принимал? – спросил на перемене Тимка Певченко. – Чем угощал?
– Чаем с бисквитами, – ответила я.
– Горячим чаем?
– Очень, – сказала я. – Тимыч, скажи, если бы тебя попросили извиниться перед учителем – ты б извинился?
– Конечно! – не раздумывая, ответил Тимка. – А за что тебе извиняться? Ты кого побила?
– Биологическую Зою.
– О-о! А-а! Понятно! Из-за такой чепухи? Как ты ее назвала-то? Я уж и позабыл.
– Шпионкой.
– По-детски назвала. Хотя правильно, конечно. Я видел, как она к дверям ухо прикладывала.
Зою Васильевну не любят. Уроки биологии скучнейшие. Кричит, чуть расшумишься. Ну и вообще она уже старушка, на пенсию пора. Нет, старушки всякие, конечно, бывают, я не против старушек. Вот у нас уроки технологии в школе ведет старая женщина, лет шестидесяти. Но как она объясняет, как с нами общается, все мы у нее «солнышки», бежишь на эти уроки как на праздник. Жалко, они уже в девятом закончились. Шили юбки, фартуки, ночнушки, халаты, и все носилось, между прочим, и все получалось как в магазинах. А как делали салаты – парни под дверями скулили, и Вера Антоновна приглашала их торжественно отведать наши девчоночьи деликатесы. У нее были сиреневые букли – волосы она красила чем-то странным, и мальчишки звали ее Мальвиной. Швейные машинки она почему-то называла Колями – «Коля опять парик из ниток у тебя смастерил», – говорила какой-нибудь девчонке, когда у нее нитки в машинке путались. Мы от нее просто млели. И пусть она до ста лет на пенсию не уходит, от этого всем только радость. А Зоя Васильевна – тоска зеленая, травка высохшая осенняя, сонная муха. Ой, я опять плохо о ней говорю. Не буду.