Женщины постарше спросили:
— Ависа Беннер Чо, верно? — Голос у них был изумительный, величественный. — Подойди. Сядь. Мы хотим поблагодарить тебя. Мы думаем, тебе следует услышать, как тебя канонизировали.
Послы заговорили со мной на языке Хозяев. Они произносили меня: они говорили меня. Они предупредили меня, что прямой перевод сравнения окажется неточным и обманчивым. Одна человеческая девочка, которая, превозмогая боль, съела то, что ей дали, в комнате, предназначенной для еды, где давно никто не ел.
— Со временем оно сократится, — сказал мне Брен. — Скоро тебя будут говорить как девочку, которая съела то, что ей дали.
— Что это значит, скажите, пожалуйста?
Они качали головами, поджимали губы.
— Не имеет значения, Ависа, — сказала одна из них. Она пошепталась с компьютером, и я видела, как опустилось в кивке созданное им для себя лицо.
— Кроме того, это всё равно будет неточно. — Я спросила ещё раз, иначе, но они больше не желали об этом говорить. И все поздравляли меня с тем, что я стала частью Языка.
Дважды за время моего отрочества я слышала, как говорят меня, моё сравнение: один раз это был посол, другой — Хозяин. Годы, тысячи часов спустя после того, как я исполнила это сравнение, мне его, наконец, вроде как объяснили. Передача, конечно, грубовата, но, по-моему, им пользуются с некоторой долей удивления и иронии, когда хотят выразить обиду и подчинение судьбе.
За всё моё детство и юность я больше ни разу не говорила с Бреном, но, как я выяснила, он приходил к моим дежурным родителям ещё раз. Уверена, что именно моя помощь в создании фигуры речи и неявное покровительство Брена помогли мне пройти экзамены. Я много занималась, но интеллектуалкой не была никогда. Я обладала качествами, необходимыми для иммерлётчика, но не больше, чем остальные, кто экзаменовался со мной, и даже меньше, чем иные из тех, кто не прошёл. Карты на выезд получили немногие гражданские и те из нас, кто проявил способность путешествовать в иммере, не впадая в сон. Не было никаких особых причин, почему несколько месяцев спустя, когда все тесты были пройдены и мои способности признаны, мне всё же дали право покинуть мой мир и выйти вовне.
Каждый учебный год во втором подмесяце декабря устраивались испытания. В основном для того, чтобы установить, что мы узнали за год занятий; но отчасти с целью выявить более редкие способности. Мало кто из нас обладал дарованиями, столь высоко ценимыми в других местах, снаружи. Нам говорили, что мы, послоградские, не той породы: у нас неправильные мутагены, неподходящий аппарат, да и стремления к высокому не хватает. Многие дети к самым заковыристым экзаменам даже готовиться не стали, но моё стремление держать их нашло поддержку. Полагаю, это значит, что мои учителя и дежурные родители видели во мне какие-то задатки.