Он помнил. Он не мог забыть… К дьяволу, сказал он себе. Все воспоминания отложим до лучших времен. Заодно с эмоциями. Оптимизмы-пессимизмы, мать их так… Мне сейчас нужен холодный расчет и стальная выдержка. Слишком многое поставлено на карту, чтобы я мог позволить себе руководствоваться чем-то иным, кроме разума.
Я должен думать, а не заниматься самолюбованиями и самопоеданиями…
Думать так думать. Ахабьев подтянул гирьки ходиков, толкнул маятник, уселся за стол, отодвинул в сторону стопку тетрадей и подпер голову руками. Будем думать…
Почему Зверь ничего не предпринял этой ночью? Ведь убей он еще кого-нибудь, и меня бы разбудили встревоженные вопли дачников… Или Зверь попросту убил всех, кроме меня? От этой мысли по спине побежал холодок. Ахабьев торопливо встал, и выглянул в окно, ожидая увидеть мертвый поселок и лежащие на улицах изуродованные трупы… Фу ты, черт! Напугал себя до дрожи в коленках, фантазер хренов… Вон Виталик идет, а там баба Даша языком чешет с этой… как ее… Кирой, вот. Виталика мачехой. А где Валентин Дмитриевич? Не в гараже ли, часом?
Ахабьев успокоился, перевел дух и вернулся за стол. Ничего важного он не проспал. Тем лучше… Но вопрос остается открытым: почему Зверь не напал? Почему он затаился? Чего он дожидается? Время играет против него. Полнолуние продлится еще две ночи. Спугнуть Зверя я не мог, значит… Зверь сам решил сделать перерыв. Из осторожности. Но это ничего, я его перетерплю. Ведь Зверь не может не убивать — на то он и Зверь. А я очень хорошо умею ждать…
Он достал из ящика стола «ТТ», вынул обойму, выщелкал все патроны и потянулся за ножом.
* * *
«Я склонен выделять две наиболее обременительные составляющие нашего ремесла.
Первая — осматривать трупы, изувеченные Зверем. Жгучий стыд охватывает меня, когда я вижу женщин и детей, чьи тела несут на себе следы чудовищных укусов. Стыд, потому что нельзя, не должно так обходиться с человеческими существами. Ведь ни один, даже самый лютый и свирепый хищник, не станет терзать жертву свою развлечения ради. И это все сильнее утверждает меня в мысли, что Зверь — есть тварь потусторонняя и богопротивная, и, вероятно, оборотень.
Вторая же невыносимо трудная и изматывающая обязанность охотника — ждать…»
Из дневников Аркадия Матвеевича Ахабьева, унтер-егермейстера Его Императорского Величества.
* * *
Кровь выплескивалась из раны толчками. Ахабьев сорвал с себя ремень, перетянул им руку Елизаветы Ивановны повыше локтя, потом подобрал с земли ее пуховой платок и туго забинтовал рану на предплечье.
— Я его видел, — повторил Виталик, угрюмо созерцая истекающую кровью соседку. — Это был волк. Большой волк.