Тук… Тук… Тук… Тук…
Мокро. Сыро. Холодно. Где я?
Ахабьев попытался застонать. Не вышло. Горло саднило. Он напрягся и поднял голову.
Тук!.. Тук!!. Тук!!! ТУК!!!
Мать моя, как больно!.. Голова сейчас треснет. Расколется пополам и мозги потекут по затылку, по вискам, по лицу… Холодные, похожие на кашицу мозги…
Кашица? Холодная и жидкая… Это же грязь! Я лежу лицом в грязи. Только где?
Надо встать. Сейчас надо оттолкнуться левой рукой и перекатиться на правый бок. А потом… До «потом» еще надо дожить.
Ахабьев сжал зубы и как можно аккуратнее перевернулся на бок. Перед глазами замелькали разноцветные круги, а ушах загудел морской прибой. Он ослеп и оглох. Но запах он еще мог различать. Запах… Вместо свежего смолистого аромата соснового бора, умытого ночным дождем гнилостная вонь, удушающая, мерзкая, густая и влажная, отвратительная и… знакомая.
Он несколько раз сглотнул, зажмурился, переждал приступ слабости и дезориентации, и снова открыл глаза.
Деревня. Та самая. Он был здесь позавчера. Заброшенная безымянная деревенька, где нашел свою смерть Максим Платонович Кузьмин…
Ахабьев сел, сжал голову руками и попытался вспомнить, что случилось ночью. Он гнал Зверя. Так? Гнал его через лес. Под дождем. Очень холодным дождем. Ледяным дождем. Боже, как я замерз! А еще было темно. Да, жутко темно. Хоть глаз выколи. Луны не видно, звезд тоже, все небо заволокло черными и фиолетовыми тучами, и только вспышки молний вырывали из темноты силуэты деревьев и колючие ветки, которые больно хлестали по лицу…
Бесполезно. Ничего не вспоминалось. Вместо обычного азартного сумбура в памяти был бездонный провал, зияющий своей пустотой… Он даже не смог вспомнить своих ощущений. Азарт, ненависть, страх… Что вело его через лес? Как он очутился в этой деревне? Догнал ли он Зверя?
Пустота… Будто эту ночь вырезали из его памяти.
Да и какое это теперь имеет значение? — спросил себя Ахабьев, проводя ладонью по мокрому лицу. Что теперь вообще имеет значение? Ведь все уже кончилось…
Он встал. Нагнулся за обрезом и едва не упал. Пришлось опереться рукой о землю и переждать минуту-другую, пока не пройдет головокружение. Когда его перестало пошатывать, он подобрал обрез и неуверенно выпрямился.
Тук… Тук… Тук… Тук…
Черт возьми, да что же это такое? Словно молотком по черепу. Изнутри. Со всей дури… Ладно, пройдет. Все проходит.
Стволы обреза пахли мокрым металлом. И никакой пороховой гари. Значит, он не стрелял. «ТТ» по-прежнему торчал сзади за поясом, а сверток оттягивал внутренний карман штормовки. Лишние доказательства того, что он и так уже знал.