Угасал вьюжный зимний день. Начальник склада нервно прохаживался по кабинету, вытирая со лба холодный пот. Он несколько раз подходил к столику, где стояли телефонные аппараты, чтобы доложить о случившемся своему начальству, но все откладывал. Но рано или поздно он должен это сделать. Иначе хуже будет, хотя, кажется, хуже и некуда.
Доклад о случившемся в штабе 4-й танковой группы был воспринят весьма нервозно. Начальник службы артиллерийского вооружения был крайне возмущен не только отсутствием элементарного порядка на складе, но и личной недисциплинированностью самого Иоффе, который вовремя не доложил о случившемся, пытался скрыть это тяжелое происшествие, имеющее чрезвычайный характер.
Подполковник Иоффе попытался хоть что-то сказать начальнику в свое оправдание, но тот не дал ему вымолвить и слова. Металлическим голосом, чеканя слова, полковник заявил Иоффе, что он будет ходатайствовать перед генералом Хюпнером о его отстранении от занимаемой должности и строжайшем наказании. Трубка была зло брошена.
Иоффе закрыл глаза. Все кончено. Позор, который падет не только на него, но и на детей. О нем станет известно всем близким и дальним родственникам, сослуживцам. Его, по всей вероятности, снимут с должности, понизят в воинском звании и пошлют на передовую. Это в лучшем случае. А в худшем… в такое напряженное для рейха время можно ожидать всего, вплоть до разжалования в рядовые и направления в штрафную роту.
В самом скверном расположении духа начальник склада готовился ко сну. Но какой там к черту сон, когда в душе творится такое… Снова глотать таблетки, принимать микстуру. Но в последние дни они ему уже не помогали. А так хочется забыться и заснуть крепким сном! И фон Иоффе вытащил из чемодана тщательно упакованную заветную бутылку французского коньяка, которую решил распить с коллегами в Москве. «Надеюсь, это поможет», — размышлял он. И действительно, оглушив себя большой дозой спиртного, Иоффе заснул, но ненадолго. Проснулся с больной головой после тягостного сновидения. Разбудил его какой-то скрип и треск. Это ураганный ветер сорвал с одной из петель ставню и она с размаху била по стене комнаты, где спал подполковник, издавала режущий душу скрип сухого дерева, от которого бросило в холодный пот. Он вспомнил, что почти так же скрипел гроб с телом прежнего военного коменданта Волоколамска, погибшего при бомбежке, когда его опускали в могилу…
Иоффе вскочил с постели и по телефону приказал прибить ставню к раме окна. Скрип вскоре прекратился, но он в эту ночь больше не смог сомкнуть глаз.