Мне было тревожно. Всем было тревожно. Всем французам было тревожно. Только двум обалдуям в моем доме было все равно. Кого меньше всего волновала участь француженок, так это моего парня, занятого приготовлением эскалопа, и моего беспардонно храпевшего пса.
Диктор был уже в траурном костюме.
«Что осталось бы от моего изувеченного тела?» — взволновалась я.
Диктор говорил в такт электронной музыке, реквиему по француженкам. Самые страшные картины рисовались в мозгу одна за другой.
Но что это?
У меня отвисла челюсть. Я знаю его! Я знаю этого монстра. Я смотрела на фотографии, не в силах оторвать глаз от экрана.
Это мой булочник!
А… Нет…
Нет! Это водитель такси, который подвозил меня на прошлой неделе!
Нет…
Нет! Я знаю! Это книготорговец из магазина на углу улицы!
Нет… Я уже не знаю, кто это. Это…
Все равно я его уже где-то встречала.
Я была в этом почти уверена. Диктор, казалось, хотел сказать, что маньяк бродит везде: по тротуарам, в метро, по мостам. Наверняка было место, где я с ним уже могла встретиться. Где-то там и я ходила, пусть даже не везде.
Следовало быть более чем внимательной. Это я понимала.
«Вы не сможете защититься, если он выберет вас», — добавил диктор.
Простое невезение — и вот вам трагедия. При всей их осторожности, жертвам не удалось этого избежать. Диктор не сказал ничего успокаивающего. Я была в ужасе. Я была опустошена.
Лицо диктора приняло еще более смущенный вид, когда он был вынужден объявить самое худшее: у маньяка были сообщники. По всей Франции! Тут… тут у меня чуть не сломались все фаланги — так сильно выворачивала я ладони.
— Что с тобой? — спросил мой парень, поставив на столик тарелки с эскалопами.
— Я не хочу, чтобы меня укокошил какой-то псих! — прокричала я своему парню, который ничего не делал, чтобы спасти меня от злой судьбы.
Мои руки были холодными и потными. Ладони были вывернуты, но пока не сломаны.
— Тебе что, не хватает собственного воображения, что ты еще эту ерунду смотришь? — спросил он.
И хуже всего то, что все несущее смерть он называл «ерундой». Мой парень встал. Выключил телевизор. Он выключил целый мир, не сказав «до свидания». Меня, можно сказать, убили, а он думает только о том, как бы набить себе брюхо эскалопами.
Вот мы в уютном гнездышке, сбрызнутые мягким светом. Мой парень потрудился зажечь свечи, расставленные по гостиной.
Нас обволакивают теплые лучи.
Самообману моего друга не видно границ.
Он отказывается смотреть правде в глаза.
Он отказывается видеть, как сильно я страдаю.
— Ну, ты даешь! Ты и впрямь с луны свалился! — говорю ему. Тебе не интересно, куда катится мир? Или то, что наше общество порождает чудовищ, больных на голову? Ты не можешь пару минут посочувствовать страданиям женщин, которых неделями пытали, прежде чем растерзать? Тебя не волнует, что меня могут покалечить, убить? Тебе приятнее лопать эскалопы при свечах? Ты заметил? Эта свеча пахнет розой!