В скором времени часики появились на черном рынке. Ювелиры подняли шум: часы подешевели. Скотланд-Ярд стал шарить по Ист-Энду. Один из клиентов Стасека, польский еврей, попался. «Купил тут у одного, — говорит и приметы указывает: — невысокий, коренастый, косит на оба глаза, говорит с польским акцентом». Ну тут уж все ясно. Молли, баба хитрая, обвела их вокруг пальца. Стасек поехал в Глазго — улик против него никаких. Меня тоже пока не трогают, но в любой момент могут вызвать в Скотланд-Ярд.
Я говорю Касе. «Любимая, скажи мне, тебе очень нравятся эти часы? Мне они что-то разонравились. Знаешь что? Пойдем-ка лучше в Гайд-парк и закопаем их, как тогда мой «трофей». А не удастся, так бросим где-нибудь с моста в воду». Кася все понимает с полуслова. Пошли мы с ней в Кенсингтонский парк, стали рядом на мосту, и она бросила часы в воду. Вечер был теплый, июльский месяц как ломоть дыни, часы упали в воду, посредине лунной дорожки. «Деньги идут к деньгам, золото к золоту», — подумал я. Подплыл лебедь и опустил клюв в воду. Как раз на том месте, откуда пошли круги. Я поцеловал Касе запястье, где только что были часы, а она сказала: «Михал, так нельзя жить, почему ты не хочешь учиться?»
Слова нам теперь мешают. Мы теперь почти не разговариваем. Мы ласкаем друг друга молча, словно бы кто-то умер. В любви мы очень прилежны — помним про черный день. Пока что я покупаю ей цветы — но скоро деньги кончатся. Что буду делать потом, понятия не имею.
Когда мы стояли на мосту и месяц светил, я спросил Касю: «Помнишь пластинку Франка? Год назад в Пенсалосе?» А она вздохнула: «Неужели только год?» Я сказал: «Мне кажется, что прошло сто лет». А Кася говорит: «Не думай об этом, мы еще молодые».
Она ходит на работу, а я слоняюсь по городу, боюсь оставаться дома, и больше всего меня тянет в Гайд-парк на ту лавку, где зарыт мой трофей. Память о прошлом. Сижу и думаю — своих мыслей закопать нельзя. Утешаю себя; мы молодые. Подожду еще неделю, может, смогу — начну заниматься. Не написать ли письмо Подружке?
Поздно вечером мы с Михалом лежали уже в постели, вдруг наверху, в передней, зазвонил телефон и звонил долго-долго. Беременная Молли ночью к телефону не подходит, а меня словно кольнуло. «Дай я возьму трубку», — говорю Михалу, а он схватил меня за руку: «Не бери»; я вырвалась и пошла, звонили из Скотланд-Ярда.
Живет ли здесь Михал? И кто я такая?
Его невеста, скоро свадьба.
А где я работаю? Я сказала, где и как меня зовут.
Ко мне небольшая просьба: не откажите в любезности передать Михалу, что завтра в девять тридцать он должен явиться в сто пятнадцатую комнату к инспектору Хью Уильямсу.