— Может быть, она больна, вам никто об этом не говорил? — продолжал тревожиться он.
Слова его лились плавно и гладко, но приходили откуда-то издалека, словно бы нас разделяло космическое пространство. Он вышел, учтиво откланявшись.
А вскоре исчез Партизан.
Этот пес… Франтишек написал мне о его конце. Этот пес был мне неприятен с той самой минуты, когда Михал впервые привел его в мой дом. Неуклюжий, безобразный, своевольный, но я отнеслась к нему снисходительно, как ко всему, что вторгалось в мою жизнь по чужой воле, потому что никогда не была уверена в своей правоте.
А потом этот миф, выдумка двух «старых лесбиянок»… я невольно стала отыскивать сходство между историей Тристана и теми событиями, главным действующим лицом которых был Михал. Верный пес фигурирует в легенде, тем самым и старый бродяга Партизан сразу же приобрел символическое значение. Его побег я восприняла как следствие моей неспособности к общению с существами, которых я не понимаю. То, как Партизан отыскал Михала в Лондоне, тоже повторяла легенду, но конец истории не совпадал. Пес настоящего Тристана не погиб. Перед разлукой Тристан подарил его Изольде, а она ему кольцо. Тут уже пошли неточности. Многое не совсем совпадало с легендой: цвет волос Кэтлин, хронология, топография, моя собственная роль.
Эти мысли не давали мне покоя. Я напрягала память, пытаясь вспомнить тот день и час, когда судьба Михала выскользнула из моих рук. Может быть, это случилось еще до его рождения? В тот день, когда я вышла замуж за его отца? Пожалуй, я никогда не управляла собственной судьбой.
Я уложила чемодан. Собралась ехать в Лондон. И в ту минуту, когда я гладила кофточку, которую хотела надеть в дорогу, на пороге появились Михал и Кэтлин. Он вошел первым, она следом. Утюг упал на пол, и это нас спасло, избавив от необходимости здороваться: Михал бросился проверять, не повреждены ли контакты, Кэтлин получила возможность заинтересоваться кофтой. Они выглядели старше на десять лет. Но утюг не выпал бы из моих рук, если бы мне не показалось, что я вижу чужих друг другу людей, явно смущенных тем, что они оказались вместе.
Я не знала, как избавиться от чувства неловкости. За ужином мы обменялись несколькими шутками по поводу Франтишека, обсудили какой-то политический процесс. Лондонскую их жизнь мы, словно топи, обходили стороной.
Я постелила им на тахте в комнате Михала. Направляясь в ванную, я увидела, что Михал устроился в кабинете Фредди. Один. Чемодан поставил рядом, как на вокзале.
К завтраку они вышли тщательно одетые и почти все время молчали, но молчаливость Кэтлин теперь была далека от экстаза и скорее смахивала на безропотность. Время повернулось вспять к тому дню, когда Михал приехал ко мне в первый раз, состоящий из одних воспоминаний, — как и тогда, он не позволял трогать своего прошлого.