— Почему ты не сказал, от кого у тебя приглашение?
Кэтлин говорила равнодушно, словно зная наперед, что не услышит ни слова правды. Михал тут же перешел в атаку.
— А не все ли равно, от кого у меня вызов? Чем миссис Уокер хуже какой-нибудь католической, еврейской или масонской мафии? Может, тебе рассказать, как выглядели канцелярские крысы, которые ставили печати на бумажках? — Михал уже не мог остановиться. — Зачем к этому возвращаться? Разве мы в Лондоне не проговорили две ночи? Ты же первая сказала, надо что-то изменить. Брэдли наверняка изменился, он не будет навязываться. Он просто хочет, чтобы рядом был кто-то молодой, хочет помощи, хочет…
Он не кончил. Она сидела неподвижно, с темными тенями под глазами, отчужденная, далекая, он вдруг беспомощно взмахнул рукой, словно пытаясь найти замену словам, которых не хватало. Подошел к ней и осторожно коснулся ее плеча.
— Кася, королева моя, улыбнись.
Они по-прежнему вели себя так, будто меня не было в комнате. А мне казалось, что я по ошибке попала в операционную и теперь присутствую при операции. Я боялась шевельнуться, боялась за жизнь больной, но не совсем понимала, в чем суть операции. Между тем Кэтлин, словно от потери крови, с каждой минутой становилась все бледнее. Михал потряс ее за плечо.
— Кася, отзовись. — Обнял ее. — Кася, ты ведь сама хотела… Это ненадолго. Одно твое слово — и я приеду.
Встал на колени, обнял ей ноги, поцеловал край платья.
— Скажи, ты хочешь, чтоб я остался?
Она отвела его руки. Встала. Подошла к окну, откинула назад голову — словно мраморную из-за тяжелого узла волос, прежде легких и пушистых, — уставилась на залив. Не оборачиваясь, сказала:
— Если ты будешь несчастлив, я к тебе приеду…
Мне вспомнился их первый вечер у меня дома, когда в воздухе, словно запах розового масла, была разлита симфония Франка. Я вспомнила взгляды, устремленные куда-то внутрь, в глубину души, где свершалось это великое таинство. У меня тогда сжалось сердце, я подумала: им уже некуда идти, не касаясь друг друга, они достигли вершин. Повеет ветерок — и все кончится. Она сядет в автобус и уедет в Труро, он проедет с ней одну остановку, вернется домой, попросит молока.
Все вышло совсем по-другому. После июньской ночи, музыки Франка была общая постель, Труро, Лондон… Теперь они возвращаются к исходной точке. Полно. Возвращаются ли? Вернулся ли хоть один из этих скитальцев домой? Разве что на минутку, чтобы сравнить свой теперешний рост со старой зарубкой на косяке, сделанной давным-давно, когда дома в последний раз отмечался его день рождения.