Телефонного звонка не было, я пряталась от Драгги, часами просиживала в «Клойстерс», разглядывала гобелены с единорогом, объедалась мороженым, лежала на траве в Центральном парке, читала «Харперс базар». Ни Джеймс, ни Подружка не знали моего адреса, никто меня не беспокоил, только одно не давало мне покоя, что где-то тут неподалеку — Михал.
Гарольд сказал, что дает мне неделю на размышление, на третий день я стала нервничать, на пятый, в субботу приехал Бернард, Михал уже выходит, скоро вернется на работу, я промолчала, а в воскресенье утром звонок:
— Кася? Я внизу.
Спускаюсь. Михал сидит в кресле напротив лифта, посмотрел, вяло улыбнулся, словно бы мы только вчера расстались, спрашивает, что нового.
Пожала плечами, говорю:
— Ничего, как ты?
— Хорошо, здоров, — говорит, — как с гуся вода, все в прошлом.
— Что в прошлом?
— Все, — говорит, — все мои болезни.
У меня перехватило дыхание, молчу, наконец спрашиваю:
— И я в прошлом?
Он прикрыл ладонью мои руки, смотрит в одну точку, откашлялся, говорит:
— И ты тоже, — даже голос у него не дрогнул.
Я сижу оцепенев, наконец спрашиваю:
— И все наше умерло, все умерло?
— Умерло, — говорит.
Я вскочила с места:
— И после этого ты не чувствуешь себя несчастным? Нет?
— Нет.
Мы стояли друг против друга, ожидая, что вот-вот что-то случится, кто-то войдет и не даст нам умереть.
Никто не вошел, ничего не случилось, по-прежнему где-то в глубине бармен грохотал миксером со льдом. Михал поцеловал мне руку, мы отвернулись друг от друга, и он пошел, прихрамывая.
— Значит, расстаемся? Ну, так прощай, прощай — Я побежала за ним.
Он остановился и долго смотрел на меня:
— МЫ С ТОБОЙ НИКОГДА НЕ РАССТАНЕМСЯ, — сказал он.
Стеклянная вертушка в дверях дрогнула, блеснула и замерла.
Я по-прежнему живу в Пенсалосе в маленьком домике на краю скалы с видом на один из корнуэльских заливов — Ready Money Cove.
Из давнего окружения Фредди первым ушел полковник Митчел, его задушила не то злость, не то астма. За месяц до смерти он успел с помощью местных патриотов распространить среди наиболее влиятельных граждан послание, разоблачающее подрывную деятельность смутьянов, ловко использующих доверчивость английских ученых и доброе отношение англичан к вдовам и сиротам весьма сомнительного происхождения.
Вскоре вслед за ним исчез с горизонта и Роберт Стивенс, отряхнув со своих сандалий пыль провинции, он держал курс на Лондон, в Swiss Cottage — район интеллектуальной элиты, где в кругах австрийских евреев рассчитывал на карьеру мессии.
Джеймса Брэдли после бегства Кэтлин я видела всего два раза: один раз у Ребекки и второй — в больнице. Ребекке врачи запретили пить, поэтому она уже не ходит, как прежде, к «Прусскому королю», а целый день потягивает коньячок из бутылки, которую прячет в домашней аптечке, зато кофе, которым она угощает гостей, становится раз от разу все жиже, а изрекаемые ею истины — все суровей. Как-то раз, заглянув к ней мимоходом, я застала там профессора, он сидел красный, Ребекка же вещала.