Вскоре после моего возвращения из Америки я встретила Брауншу на прогулке с собакой. Я тотчас же свернула с дороги, мне стало не по себе от мыслей, что такая, в сущности, гротескная фигура сумела в 1946 году навязать средневековую сказку стольким вполне нормальным, не утратившим чувства реальности людям. Но она все же заметила меня и своим слоновьим шагом без особых усилий догнала где-то возле рыбной лавки.
— Как поживает Тристан? — издалека крикнула она. — Он случайно не умер за морем?
— Кажется, умер, — ответила я.
Должно быть, мой голос и мина были красноречивее слов, на здоровом круглом ее лице вдруг мелькнуло сочувствие. Она взяла меня за руку, и губы у нее дрожали.
— Нет, нет, Уонда, — с жаром прошептала она. — Тристан не умер. Он изменился, но не навсегда.
Время от времени в Пенсалос приезжает Франтишек. Он все хуже ладит со своими жильцами. Уговаривает выйти за него замуж.
— В Лондоне ты оживешь. Опера. Выставки. А на август, чтобы сменить обстановку, мы будем уезжать в Пенсалос.
Но я всякий раз отправляю его ни с чем, Пенсалос для меня круглый год заполнен светом и музыкой.
Весна сменяет весну. Сюзи покинула школу вместе с учителем французского языка. Они поженились. Живут в Дижоне. В марте мы вместе с Гвен идем на берег залива, где у жемчужной воды каждый год весна справляет свой праздник первоцвета. Гвен, сидя на корточках рвет желтые робкие цветы, а я гляжу в даль моря на вымышленный Труро.