А через неделю ко мне явился сам Брэдли. Михал был погружен в чтение учебника по физике, я лущила горошек. Без предательски яркого румянца на щеках профессор выглядел куда моложе. Двигался он быстро, говорил громко. Он похлопал Михала по плечу, заглянул в его бумаги и дсвольно долго обсуждал с ним какую-то физико-математическую проблему. Он выпил кофе, от коньяка отказался, глянул на цинии в моем саду, дал несколько советов. Потом пошел с Михалом на прогулку Я не видела, как он уехал. Вечером Михал сообщил мне:
— Старик хочет, чтобы я скорее уехал в Ливерпуль. Жить я буду у декана. Старик подыскал репетитора, мне с ним легче будет. — И, немного помолчав, угрюмо добавил: — Знаешь, до старика дошли слухи. Он им не верит, но на всякий случай я дал ему честное слово, что это неправда. — И Михал поднял на меня свой безоблачный взгляд.
— Михал! Помилосердствуй!
— О каком милосердии речь? — возмутился он. — По-твоему, во имя милосердия я должен был воткнуть ему в сердце нож? Да и вообще… Это правда, что мы с Кэтлин вовсе не хотели его обманывать. Человек делает то, что должен делать.
— А в Ливерпуль ты поедешь?
— Да, послезавтра.
На другое утро он исчез на целый день. Должно быть, встретился с Кэтлин где-нибудь на полпутя между Пенсалосом и Труро.
В каком-то смысле я всегда была одинока. В родительском доме — мать всегда раздражал мой отсутствующий взгляд, в доме мужа — Петр никогда не посвящал меня в свои «мужские» дела, требовал поклонения, не принимал помощи. И во время наших коротких свиданий с Яном, после которых я слишком быстро снова оставалась наедине со своими мыслями. И позднее, когда мы с Фредди, уважая одиночество друг друга, не касались щекотливых тем, всего того, что могло причинить одному из нас боль. К такого рода ограничениям я привыкла давно и, когда Фредди умер, скорее почувствовала себя свободной, чем одинокой.
И только после отъезда Михала в Ливерпуль мое одиночество стало для меня горестным. Мой безрассудный сын, живущий по законам чувства и средневековых поэтов, прошел через мою пустыню, ломая все основы, срывая над моей головой крышу, отдавая меня на суд неба и людской молвы. Я с ужасом замечала, как за короткое время он успел заполнить ту пустоту, которая оставалась и при Петре, и при Яне, и при Фредди.
Я вовсе не сердилась на него за то, что он сделал. Напротив, я гордилась его поступками, как подвигом. Днем и ночью меня преследовал страх, что он уедет навсегда.
Поездка на поезде из Пенсалоса в Ливерпуль занимает около восьми часов. Каково же было мое удивление, когда через неделю после отъезда Михала возле моей калитки рано утром остановился «моррис». Кэтлин вбежала на кухню и, прижавшись пылающей щекой к моей щеке, шепнула: