Я вошла в дом и сразу же увидела вытянувшегося на полу Михала. За эти дни ему пришлось немало прыгать и бегать и теперь давала о себе знать спина. По худому, почерневшему лицу пробегали волны боли. Он лежал, закрыв глаза, плотно сжав губы. Возле него поджав ноги, сидела Кэтлин. Время от времени она касалась его лба рукой, и каждый раз он слегка вздрагивал.
— Господи Боже мой, что случилось? — крикнула я и бросилась к телефону. — Нужно вызвать доктора.
Михал приподнял голову и тотчас же со стоном опустил ее.
— Нет! Никого не нужно, — сказал он и уже совсем тихо добавил: — Меня выбросят из Англии?
— Никто не собирается тебя выбрасывать. Брэдли не помышляет о мести.
Михал тут же сел. Они с Кэтлин обнялись и громко захохотали. Я разыскивала по книге телефон нового доктора. Но Михал уже был на ногах.
— Ради Бога, не нужно доктора, — умолял он, — у меня уже ничего не болит.
Кэтлин положила на кровать электрический плед.
— Обойдемся и без врача, — уверяла она. Поддерживая Михала под руку, она подвела его к постели. Потом присела на корточки и, все еще смеясь, принялась стаскивать с него ботинки.
— Вот он какой, вот он какой, Подружка, он знает, что, даже если его выбросят, я его не брошу, пойду за ним…
Михал наконец лег, а она села на корточки, вглядываясь в его страдания, словно в солнце.
Брэдли прислал их вещи, задержав только оплаченный частично мотоцикл. Накануне своего отъезда из Корнуолла они весь день укладывали чемоданы. То, как они отбирали вещи, меня очень удивило. Никаких сомнений не вызвали у них бальный, шитый золотом костюм Кэтлин и гитара. Уцелели костюмы для конной езды, красная блуза Михала, уродливо изогнутые корни, несколько раковин с отпечатавшимися на них следами клешней, аккордеон и своеобразный набор книг, начиная от поваренной книги, Агаты Кристи и Дилана Томаса и кончая альбомом сгоревшей Варшавы. Но вещи первой необходимости — в том числе и большая часть белья и одежды — были отброшены ими, чтобы «не сдавать чемоданов в багаж», потому что это «стоит денег».
Труды по архитектуре и психологии остались у меня. Так же как и честертоновский вариант «Тристана и Изольды». И симфония Франка тоже. Про условие Брэдли — не оказывать им помощи — я решила не вспоминать, потому что, во-первых, мои слова вызвали бы у них смех, поскольку они все равно уже решили «ничьей помощи не принимать», а во-вторых, тогда я бы чувствовала себя связанной этим обязательством. Впрочем, Кэтлин утверждала, что ей удалось сделать «кое-какие сбережения». Она прихватила с собой несколько украшений — подарки мужа, отказываться от которых не считала нужным, так как заработала их «собственным потом и кровью». Вспоминая «моррис», который стоял под замком в гараже у профессора, они только безнадежно вздыхали.