Продев его руки в узкие отверстия платья, Локи и Фенрис развели их в стороны и пожили его тело на распятие. Когда дело дошло до привязывания запястий, девчонка перенесла весь свой вес на колени, упершись ими Люку в плечи. Его тут же пронзила вспышка боли, как обычно бывает перед вывихом. Накатили слабость, головокружение, и тошнота. У него не было другого выбора, кроме как замереть и не сопротивляться.
В тот момент ему захотелось плакать, просить и умолять. Но вместо этого, чтобы взять себя в руки, он пронзительно закричал.
Локи закрепил ему одно запястье, Фенрис — другое. Жесткая тонкая веревка врезалась в мясо. Он лежал, привязанный к кресту, на мокрой траве под быстро темнеющим небом.
Когда Суртр неуклюже убрала с его плеч свои большие колени, Люк понял, что последней драки не получится. А так хотелось оставить им что-нибудь после себя на память.
Фенрис ухмыльнулся, Локи нахмурился. Собравшись с силами, они взялись поднимать распятие с крепко привязанным к нему Люком. Тот бился и дергался из стороны в сторону, упираясь в грубое дерево. Маленькое смердящее платье спало на лицо, а из-за обнажившихся гениталий он чувствовал себя вдвойне уязвимым. Он ощущал себя ребенком. Перед смертью его лишили всякого достоинства. Он ненавидел их такой лютой ненавистью, что хотел умереть от инсульта, лишь бы не дать им насладиться его предсмертными криками ужаса.
Потом он оказался головой вниз. Посмотрел на свое замотанное в окровавленную ткань тело. За грязными ногами увидел черное небо. Снова уронил голову на дерево. Посмотрел на траву у лица. Увидел ноги в шипованных ботинках. В мозг резко ударило кровяное давление. И тут ему на голову натянули тот колючий венок из цветов. Сделали из него мученика с нимбом из мертвых лепестков.
Потом все принялись вопить. Запели свои непонятные визгливые песни. Стали пить из рогов. Вскидывать тощие руки к небу, которое он видел сейчас у себя под ногами.
— Ты умрешь на кресте лже-мессии, Люк! Это так здорово, гребаный назарей! — прокричал Фенрис ему в лицо.
Люк невольно сморщил лицо. Он чувствовал, что вот-вот сломается. Но пересилил себя. Потом попробовал освободиться. Но, осознав глупость затеи, разрыдался. Потом закричал. И тут рассудок покинул его. Он увидел, как оно идет, нечто жидкое, похожее на пар. Потом все окрасилось в черные и красные цвета. Он услышал собственные крики. Он был рад утратить разум. Лишиться рассудка. Это не дало бы в полной мере постичь то, что скоро придет из темного леса за ним, висящим головой вниз на черном кресте.