— А кто в этом виноват, мать твою? — крикнул Дом ему в след.
Люк еще не чувствовал, что закончил, что все высказал правильно. — Когда выберемся отсюда, каждый пойдет своей дорогой.
— Хорошо, раз тебя это так волнует. Не буду больше навещать тебя. Можешь быть уверен, — сказал Дом и рассмеялся. В его голосе прозвучала нотка триумфа, отчего Люк с наслаждением вспомнил, как его кулаки прошлись по его лицу.
— Принято.
— Мы пошли в поход лишь потому, что ты нищеброд. Я, Филлерз и Хатч хотели поехать в теплые страны, но ты не мог себе это позволить. Хотели поехать в Египет, понырять в Красном море. Вот что происходит, когда ты идешь на компромисс ради «свободного духа», ради того, кто живет по своим правилам. Кто зарабатывает на жизнь торговлей компакт-дисками и вечно сидит без гроша. — Дом застегнул молнию палатки.
Люк сидел, не шелохнувшись, и пытался успокоить дыхание. Его снова душил гнев. В такие моменты он думал, что однажды сможет кого-нибудь убить.
— Сейчас тебе лучше подумать, — сказал он, обращаясь к закрытой двери палатки, — как завтра ты будешь вытаскивать отсюда свою жирную бесполезную задницу. Потому что, когда ты проснешься, меня уже здесь не будет.
— Да пошел ты.
Фил и Дом храпели в палатках. Фил издавал нечеловеческие звуки, как какой-то двигатель. К такому шуму Люк не привык. Они с Хатчем молча слушали этот храп, сидя напротив друг друга. Между ними, в котелке, варилась новая порция кофе. Пока вода была в свободном доступе, такого добра, как кофе было у них предостаточно. Они курили, уставившись на голубое колечко огня на плитке. От него исходил хоть какой-то уют в темном, как дно океана лесу. Тьма начинала дезориентировать, если всматриваться в нее и пытаться осмыслить все, что лезет в голову. Вокруг стучали капли дождя.
Люк замкнулся в себе, погрузившись в знакомые мысли. Почему у одних людей есть все: карьера, деньги, любовь, дети, а у других нет ничего? У него даже близко не было подобных вещей.
Или было? Он вновь обращался к нерешенным вопросам своего бытия. Если б он женился в молодости на одной из тех девушек, которых бросил через год знакомства — таких, как Хелен, Лоррейн или Мел — походил бы сейчас на Дома, Фила или Хатча?
Вся тяжесть последних лет снова навалилась на него. Даже здесь, в этом месте, в этих условиях, после всего, через что он прошел, он все еще не освободился от себя. Всякий раз, когда он останавливался, чтобы передохнуть, когда внешние раздражители утихали, он чувствовал себя каким-то изношенным, смертельно уставшим от жизни. Он был вынужден признать, что не получил ничего взамен за свои страдания, бездомность, изменения направления, или отсутствие такового, за свои осечки и ошибки. И он признался себе, что всегда мечтал о том, что было у его друзей — о семье, доме, карьере, их мнимой удовлетворенности жизнью. Еще пару лет назад его осенило, что без всего этого нельзя даже расчитывать на признание. И это действительно так. Особенно в этом мире, и когда тебе далеко за тридцать. Но в то же время он презирал себя, за жажду иметь то, что есть у Хатча, Фила и Дома — те недостижимые миры, которые многие считают чем-то само собой разумеющимся. Ненавидел себя за желание признания, зная, какие непростые чувства вызывают у него любая работа и отношения с другими людьми. Но тем не менее, он мечтал обо всем этом. Это лежало в основе его жалкого существования, его отчаяния. Может, он так и умрет неполноценным, неуверенным, и разочарованным.